Голубой горизонт

Незадолго до полудня путники заметили пастуха, сидевшего на корточках на склоне голого холма. Его стадо, состоявшее из дюжины пестрых коз, разбрелось по холму под ним, пощипывая сухие ветки кустарника. Пастух наигрывал на тростниковой дудке тоскливую мелодию. Старик остановил верблюда и тыкал палкой в его шею, пока тот не опустился на колени на песок, недовольно зашипев.

Назиин соскользнула с его спины и легко побежала вверх по склону, к пастуху, сбросив с головы капюшон плаща.

Она распростерлась перед ним и поцеловала край его одежды:

— Великий шейх бин-Шибам, отец моего племени, пусть Аллах благословит каждый день твоей жизни ароматом жасмина!

— Назиин! Садись сюда, дитя. Даже здесь, в пустыне, могут найтись глаза, наблюдающие за нами.

— Господин, я должна многое сообщить! — быстро заговорила Назиин. Ее темные глаза сверкали от волнения. — Зейн посылает не меньше пятнадцати военных дау!

— Назиин, отдышись сначала, а потом говори не спеша, но не упускай ничего, ни слова из того, что этот ференги Петерс тебе сказал.

По мере того как девушка пересказывала, лицо бин-Шибама становилось все темнее от тревоги. Маленькая Назиин обладала необычной памятью, и она сумела выжать из Петерса все до последней подробности. И теперь легко называла и количество людей, и имена капитанов, чьи дау готовились отправиться на юг. Она сообщила бин-Шибаму точные даты, и состояние приливов в то время, когда флот собирался выйти в море, и время, когда они по расчетам должны были прийти в Нативити-Бей. Когда девушка закончила, солнце прошло уже больше половины пути по небу. Но у бин-Шибама остался еще один вопрос.

— Скажи, Назиин, Зейн аль-Дин сообщил, кто будет командовать походом? Это Кадем ибн Абубакер или ференги Коотс?

— Великий шейх, Кадем ибн Абубакер назначен командовать судами, а ференги Коотс — воинами, что сойдут на берег. Но Зейн аль-Дин лично отправится с флотом и станет главнокомандующим.

— Ты уверена, дитя? — резко произнес шейх.

Это казалось слишком удачным подарком судьбы.

— Я уверена. Он говорил со своими военными советниками, и вот его точные слова, которые повторил Петерс: «Мой трон не будет в безопасности, пока жив аль-Салил. Я хочу находиться там в день его смерти и омыть руки в крови его сердца. Только тогда я поверю, что он мертв».

— Как и говорила мне твоя мать, Назиин, ты одна стоишь десятка воинов в этой войне против тирана.

Назиин застенчиво опустила голову:

— А как поживает моя матушка, великий шейх?

— О ней хорошо заботятся, как я и обещал. Она просила передать тебе, что очень тебя любит и гордится тобой за то, что ты делаешь.

Темные глаза Назиин вспыхнули от удовольствия.

— Скажи матушке, что я каждый день молюсь за нее.

Мать девушки была слепой: мухи отложили яйца под ее веки, и личинки выели глаза. Без Назиин ее давно бы бросили, потому что в пустынной жизни нет места жалости. Но теперь она жила под личной защитой шейха бин-Шибама.

Бин-Шибам проводил взглядом девушку, спустившуюся с холма и снова севшую на верблюда позади старика. Они направились к городу. Шейх не чувствовал ни вины, ни сожалений из-за того, чего требовал от Назиин. Когда все закончится и аль-Салил снова взойдет на Слоновий трон, шейх собирался найти ей хорошего мужа. Если она захочет.

Бин-Шибам улыбнулся и покачал головой. Он чувствовал, что Назиин одна из тех, кто рождается с природным даром и аппетитом к своей профессии. И в глубине души понимал, что она никогда не откажется от волнений города ради суровой, аскетической жизни племени. Она не принадлежала к женщинам, которые охотно отдаются на волю мужа.

— Эта малышка одна может позаботиться о сотне мужчин. Возможно, для нее будет лучше, если я просто стану заботиться о ее слепой матери, а ее предоставлю ее собственной судьбе. Иди с миром, малышка Назиин, и будь счастлива, — прошептал он вслед далекому силуэту верблюда, исчезавшему в пурпурной дымке гаснущего дня.

Потом шейх свистнул, и вскоре из укрытия между камнями появился настоящий пастух. Он опустился на колени перед бин-Шибамом и поцеловал его сандалию. Бин-Шибам стряхнул с плеч выцветший халат и вернул хозяину.

— Ты ничего не слышал. Ты ничего не видел, — сказал ему шейх.

— Я глух, слеп и нем, — подтвердил пастух.

Бин-Шибам дал ему монету, и мужчина всхлипнул от благодарности.

Перейдя на другую сторону холма, Бин-Шибам спустился туда, где оставил свою верблюдицу. Поднявшись в седло, он повернул животное на юг. Всю ночь и следующий день шейх ехал без остановки. Съев горсть фиников, он выпил густого кислого верблюжьего молока из кожаной фляги, что висела на седле. Он даже молился прямо на ходу.

Вечером он почуял соленый запах моря. И ехал не останавливаясь еще ночь. На рассвете перед ним раскинулся океан, как бесконечный серебряный щит. С холмов он увидел быструю фелюгу, стоявшую на якоре невдалеке от берега. Капитан фелюги Тазуз уже много раз доказывал свою верность и надежность. Он выслал к пляжу маленькую лодку, чтобы доставить на борт бин-Шибама.