Гордый наш язык…

И вот, наконец, современное нам общение. В том словаре Ожегова находим объяснение его смысла: поддерживать общение, взаимные отношения — и все. Общение — это общение, и ничего больше. Заколдованный круг, суета-маета.

Взаимные? Тогда кто же твой собеседник… или сообщник? Нет, не годится, это предел развития смысла слова, у него совершенно другое значение. У того, кто просто общается, нет собеседника, да и речей, наверное, тоже нет никаких.

Так слово, незаметным движением мысли, устраняя один за другим признаки, прежде важные для «беседушки», фиксировало нарастание взаимного отчуждения людей. Их все больше, все чаще случайные встречи. Уже не близкие люди, весь мир целиком становится возможным участником разговора, а люди ведь разные, не всякому доверишься.

Конечно, и общение ведь известно достаточно давно, и слово, известно, и корень его: обьще, то есть слияние, совместно и также — взаимно. Однако современное нам представление о том, что должно быть общим в общении, отличается резко от древнего. Новый эмоциональный образ оттого и возникает, воплощаясь в слове, что изменяется отношение к скрытому в нем понятию: сидеть, думать и говорить взаимно (то есть беседовать) — обменяться при случае словами взаимно (то есть поговорить) — вместе побыть, не говоря и не думая (то есть общаться). Грустный итог? Как посмотреть. Можно ведь и сегодня и побеседовать, и поговорить. Было бы желание.

Со временем развились газетные штампы, в содержании которых скрывается некая лукавая мысль. «Побеседовать с человеком» или «побеседовать с людьми», а несколько позже — «поговорить с людьми» или «поговорить с народом», наконец, — «общаться с народом». Изменяется отношение к делу. Одно дело «беседовать с человеком» — на равных правах и взаимно, по существу; другое дело «говорить с людьми» — собирательно и однозначно, потому что касается только речи того, кто в данном случае говорит; «общение с народом» уже совершенно отвлеченно, слишком общо и является, строго говоря, отпиской; в ней нет никакой надежды на положительный и деловой результат «общения». Бюрократический жаргон как бы обволакивал постепенно мысль, и важную и нужную, сворачивая ее в штамп. Утрата образа делает фразу штампом, но если со временем словесный образ тускнеет и вянет сам — это одно, если же насильственно его загоняют в штамп — такому нельзя поддаваться.

А зачем это нужно!

И верно: зачем? Зачем одно слово заменять другим, если значат они почти одно и то же?

Общее у них то, что поступают они обычно из разговорной речи как естественное желание выразить личное впечатление: восторг, негодование, огорчение. Любой имеет право на чувство, на чувство в слове. Однако личное чувство преходяще, и вот наступает момент, когда в удачно найденном некогда слове стирается то конкретное впечатление, что вызвала к жизни именно это слово. Каждое поколение хочет иметь собственные словечки, в которых выражалось бы его отношение к вечным проблемам жизни.

И вот остаются за спиной поколений теперь не всегда понятные (а иные — увы! — еще слишком понятные) сочетания слов, несущих в себе острый накал социальной или журнальной борьбы, переживание схватки, ярость спора и сладкий миг победы.

Славянофилы и западники в 30—40-х годах XIX века прямо и резко награждали друг друга: «квасной Патриот» — и в отместку: «гнилой Запад». Выражения известны и сегодня, мы пользуемся ими, понимая их иногда совершенно иначе, хотя всегда одинаково осуждая и чрезмерность одного, и неприемлемые качества другого.

«Помяловский, — вспоминал один из современников, — создал выражение кисейная барышня, хотя и не пользующееся подобно слову нигилист всесветной известностью, но всероссийской несомненно». В 60-е годы XIX века среди столичной молодежи, особенно студенческой, возникли выражения, образно заменявшие целые фразы, а то и трактаты. «Отрешиться от пошлых предрассудков», «возродиться к новой жизни», «быть в курсе». Д. И. Писарев иронизировал над такими выражениями, как «среда заела», «жизнь изломала», «обстоятельства погубили», но у него же найдем не менее высокие (хотя и в другом смысле) выражения: вроде, «на ваших плечах лежит…», «сокращение штатов». Тургенев первый сказал о мнениях, в которых «наука и не ночевала», а московский профессор Б. Н. Чичерин, видный буржуазный историк, придумал выражение «казачество в науке». В конце века появились и такие известные ныне образные фразы, как «свобода критики», «гвоздь дела», «длинный хвост» (об очереди) и т. д.

Некоторые сочетания слов кажутся удачно найденными оборотами речи, только-только рожденными, а на самом деле они возникли давно. У Н. А. Римского-Корсакова, например, находим и «приходил в дикий восторг», и «спустить железный занавес», и «думал о сером мужике». Все это — образы, которые не отлились в понятия, потому что время, породившее их, не успело отлить законченного термина-слова. Они дошли до нас такими, как возникли на страницах изданий тех лет, — описательными.