Гори оно ясным пламенем

Он прижимает меня забинтованной рукой – наверное, с расчётом, что я не рискну пошевелиться и сбежать в свою квартиру переваривать новый виток экзистенциального кризиса.

– А знаешь что страшно? – шепчу прямо ему в щёку. – Как я всего этого не чувствовала! От них. Бред какой-то… Очень страшно! Я вспоминаю… Иногда они будто… выключались целиком, будто это не личность… то есть, я понимаю, они и не были, но… тогда-то я не знала. Ладно…

Подаюсь слегка назад. Костя резко бледнеет:

– Таня, их всех уже не существует, ты помнишь?

– Всё, стоп. Прости меня…

Не радует этот поворот. Не идейно – а потому, что разговор закрутился вокруг моих переживаний. Хотя я поделилась хаосом в мыслях, а Костя – чудовищной историей из прошлого. На которую я не в состоянии правильно отреагировать.

Он закусывает губу.

Осторожно разворачиваюсь к нему спиной. Беру за руку, трогаю краешек бинта:

– А почему чипы не отторгаются? Они ведь… это частично биологические объекты, да?

– У них по какой-то причине иммунная привилегия. Как у эмбриона…

– Ясно. – Я сминаю подушку плечом, устраиваясь удобнее. – Костя… я просто не знаю, что сказать… это не значит, что мне всё равно.

– Понимаю. Таня, я изучил твоё досье. Оно подробное. Это не совсем то, как ты его себе представляешь. Сеть пишет все пересечения. Я знаю всё. И то, о чём тебе… наверное, больно говорить. И тоже не представляю, как реагировать. Поэтому ты не должна… Таня, всё это в прошлом. У нас теперь есть реальность. Давай, пожалуйста, останемся в ней, хорошо?

– Хорошо. И как тебе только удаётся не терять самообладания? Вообще. Всегда.

Чувствую лопатками, как он набирает полную грудь воздуха и медленно выдыхает:

– Да так… Не терять самообладания – единственный способ действительно нравиться женщинам.

И выключает крошечный светильник в изголовье.

7

Робот-пылесос путается под ногами уже минут тридцать. Странно, что я до сих пор не придумала ему имя. Утром Костя уехал на работу, а я почему-то не ушла к себе.

Сижу искажённо отражаюсь в пузатой поверхности полированного чайника из нержавейки. Видеть свой нос в профиль – непередаваемая радость: он всё больше выступает вперёд, и в стороны… и везде.

Ноутбук на кухонном столе. Набираю текст. Почти не следую за мыслью. Надо написать о сюжетах в популярной литературе. Да что я о них знаю… Хорошо, что это никто не станет читать. Просматриваю рыбу:

– в стерильном раю счастья нет, потому что нет сюжета

для сюжета нужен антагонист

даже если он будет неодушевлённым, все конфликты станут одушевлёнными

– нет сюжета = нет событий = ничего нет

есть события – возникает антагонист, потому что есть стремления и, оттого, сопротивление среды      

– борьба – это не природа человека, а природа самого времени, т. к. время – это сюжет, т. е. смена событий

На последнем моменте я закатываю глаза.

Дальше – больше. Посторонние измышления обычно оказываются стёртыми с полей моих текстов гораздо быстрее. Но сегодня мне хотелось посмотреть, как они становятся связными словами.

Жизнь вообще, то есть жизнь какого-то абстрактного человека, не может быть коллективной ценностью. Потому что эта отвлечённая хренотень никому не нужна. Потому что нельзя любить всех. Потому что нельзя полюбить усилием воли или ещё каким-то другим усилием. И потому, что настоящий человек так устроен: он испытывает и симпатию, и неприязнь – и реальности это равновесные. Любимое/нелюбимое – и есть суть каждой личности. А ещё это самая захватывающая тайна мироздания. В самом деле, какой за ней стоит закон? Я – за уважение к этому чутью. В конце концов, никто из нас не знает, что такое жизнь и где мы в действительности находимся. Может, эти чувства – единственная доступная реальность.

Удаляю абзац. Ёлки-палки, попросили же написать о сюжетах…

Что я думаю о сюжетах?.. Сюжеты, сюжеты… Почему здесь так холодно? Дотягиваюсь кончиками пальцев до стояка отопления. Раскалённый.

Ладно… Снова кладу руки на клавиатуру. И выдаю сразу начисто: