Гори оно ясным пламенем

Эрик без умолку болтает о средневековом периоде китайской философии. Обгоняет нас, разворачивается, жестикулирует, пятится к машине. Мы с Костей шагаем с крыльца – и прямо перед нами медленно вырисовывается луч сети. Светится, вибрирует и разве что не гудит как провода.

– Ну и ну! – шёпотом восхищается собой Эрик. – Я неправильно вычислил время!

Луч вздрагивает и уплывает резко вверх, в черноту неба, будто никого не заметил. Костя вскидывает козу и толкает меня обратно в дом. Приоткрываю дверь и подглядываю в щель.

– Сколько ещё? – холодно интересуется Костя.

Эрик продолжает пятиться, смотрит наверх, шевелит губами:

– Две с половиной минуты. Да! По-другому промахнуться я не мог.

За спиной у него резко материализуется ещё один луч. Сантиметрах в двадцати. Какого хрена?! Эрик медленно-медленно взмахивает правой рукой – собирается что-то ещё сказать. Я распахиваю дверь, приложив ею Костю, и спрыгиваю с крыльца.

– Идиотка! – орёт сзади Владимир.

Фиг тебе, не догонишь.

Хватаю Эрика за локти:

– В дом! Давай в дом!

Адским пламенем обжигает кисть левой руки. Мой вдох разрывается надвое.

– Стоять! – рявкает Эрик Косте. – Ты без чипа!

Валит меня на каменную дорожку, нащупывает пострадавшую кисть и больно сжимает. Свою левую руку он выкидывает за спину вверх и наугад отлавливает ею луч. Тот переливается, засвечивая мне сетчатку.

Закрываю глаза:

– Извини, я не знала как… и…

– Считай до ста.

– Эрик… – бормочу я в полубреду, – ты… думаешь, ну, внутри головы, думаешь про себя – на родном языке?

– Да, – сдавленно усмехается. – И как на грех, мой родной язык – русский.

Через минуту мы поднимаемся. Рёбра ноют. Ярко лупит фонарь над крыльцом. Не успеваю сделать и шага – Костя замечает рану, резко дёргает мою руку вверх и шипит стоящему на крыльце Владимиру:

– Твою мать, шевелись!

Тот исчезает в доме, мы заходим следом.

– Это же просто ссадина, – удивляюсь я, оценивая ущерб. – Останется шрам?

– Останется рука! – Костя выхватывает у Владимира флакончик с какой-то присыпкой, обрабатывает участок с содранной кожей.

– Это антисептик?

– Это – чтобы в сеть не засосало! – обнадёживает Эрик.

– Серьёзно? Как в кино про зомби? Ну знаете, мне никогда не нравился этот жанр.

– Мне тоже, – шепчет себе под нос Костя и вертит мою руку в разные стороны, – мне тоже совсем не нравится этот жанр…

Владимир сдёргивает обёртку со стерильного бинта и принимается перевязывать рану.

– И… – снова подаю голос я, – какова вероятность, что мне теперь грозит… кинематографичный исход?

Костя поднимает на меня свои убойные серо-синие глаза и почти совсем натурально отыгрывает искренность:

– Не грозит. Мы обработали рану.

– Примерно два процента, – шепчет Эрик, шагнув вплотную ко мне. – Проскочим! Но если в ближайшие дни у тебя вдруг поднимется температура – сразу звони мне!

Ответная тишина решает немного позвенеть у меня в ушах, по нарастающей прибавляя громкость. Владимир обрывает её вместе с бинтом – и декламирует:

– Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя!

Я нервно хихикаю. И – сразу же – порываюсь заплакать. Не собираюсь этого делать – но, кажется, слёзы сейчас просто потекут, как из сорванного крана. Но всё-таки удаётся поток остановить. Как обычно – просто разозлившись на себя.

Костя касается моего плеча и стремительно удаляется наружу. Я напряжённо смотрю ему вслед.

– А… – оправдывается Эрик, – контрольная проверка периметра, по инструкции, ага!

– Не придуривайся, – шмыгаю я носом.

Он хватает меня скользящим движением через лопатку за плечо и притягивает к себе:

– Даже если ты разочаровалась во мне – зачем сразу самоубиваться?

Верно, надо признать. Он регулярно ошибается в простых расчётах, но я всё-таки не могу реагировать быстрее, соображать яснее, чувствовать реальность лучше. Потолок, который невозможно пробить, чтобы вырваться из плоского X-хромосомного мира. Не обязательно прощать это себе, главное – вовремя остановиться.

Бормочу в лацкан его пиджака:

– Просто… мы тебе доверяем, но… ты же понимаешь, это не повод тебе верить. И, мне показалось… Мало ли о чём ты не говоришь. Вдруг этот луч мог тебя убить… Ладно, меня просто понесло. А Костя там…

– Собирает гербарий или плетёт гирлянды из листьев, ага. Ты же знаешь…

До меня наконец доходит, что Эрик реально встревожен.

«Цок!» – громко щёлкает позади. Владимир захлопнул кейс.

6

В ванной у Кости плитка с голубой полосой и белое полотенце – моё. Внутри своих мыслей я места себе не нахожу. Это малодушие – воображать, будто можешь всё предотвратить. И оно было по сути предательством. С какой стороны ни посмотри.

Ставлю на место зубную щётку и выключаю свет над зеркалом.

В комнате Костя читает с телефона лёжа.

Я переминаюсь по краю напольного ковра. Терпеть не могу такие вещи – лишние и неудобные в уходе. Не раздражаться, а стараться найти для них место в картине мира – для меня это настоящая работа над собой.

Пахнет можжевельником, как всегда. И я теперь знаю откуда. Валик для шеи, набитый можжевеловой стружкой. Я почти уже нацелилась похитить его отсюда, но это утратило смысл: бываю здесь не реже, чем дома.