Граф Монте Кристо 1 часть

Two methods of self-destruction were at his disposal. He could hang himself with his handkerchief to the window bars, or refuse food and die of starvation.	Было два способа умереть; один был весьма прост: привязать носовой платок к решетке окна и повеситься; другой состоял в том, чтобы только делать вид, что ешь, и умереть с голоду.
But the first was repugnant to him. Dantes had always entertained the greatest horror of pirates, who are hung up to the yard-arm; he would not die by what seemed an infamous death.	К первому способу Дантес чувствовал отвращение; он был воспитан в ненависти к пиратам, которых вешают на мачте; поэтому петля казалась ему позорной казнью, и он отверг ее.
He resolved to adopt the second, and began that day to carry out his resolve.	Он решился на второе средство и в тот же день начал приводить его в исполнение.
Nearly four years had passed away; at the end of the second he had ceased to mark the lapse of time.	Пока Дантес проходил через все эти мытарства, протекло около четырех лет. К концу второго года Дантес перестал делать отметки на стене и опять, как до посещения инспектора, потерял счет дням.
Dantes said,	Он сказал себе:
"I wish to die," and had chosen the manner of his death, and fearful of changing his mind, he had taken an oath to die.	"Я хочу умереть", - и сам избрал род смерти, тогда он тщательно все обдумал и, чтобы не отказаться от своего намерения, дал себе клятву умереть с голоду.
"When my morning and evening meals are brought," thought he, "I will cast them out of the window, and they will think that I have eaten them."	"Когда мне будут приносить обед или ужин, -решил он, - я стану бросать пищу за окно; будут думать, что я все съел".
He kept his word; twice a day he cast out, through the barred aperture, the provisions his jailer brought him-at first gayly, then with deliberation, and at last with regret. Nothing but the recollection of his oath gave him strength to proceed.	Так он и делал. Два раза в день в решетчатое отверстие, через которое он видел только клочок неба, он выбрасывал приносимую ему пищу, сначала весело, потом с раздумьем, наконец с сожалением; только воспоминание о клятве давало ему силу для страшного замысла.
Hunger made viands once repugnant, now acceptable; he held the plate in his hand for an hour at a time, and gazed thoughtfully at the morsel of bad meat, of tainted fish, of black and mouldy bread.	Эту самую пищу, которая прежде внушала ему отвращение, острозубый голод рисовал ему заманчивой на вид и восхитительно пахнущей; иногда он битый час держал в руках тарелку и жадными глазами смотрел на гнилую говядину или на вонючую рыбу и кусок черного заплесневелого хлеба.
It was the last yearning for life contending with the resolution of despair; then his dungeon seemed less sombre, his prospects less desperate. He was still young-he was only four or five and twenty-he had nearly fifty years to live.	И последние проблески жизни инстинктивно сопротивлялись в нем и иногда брали верх над его решимостью. Тогда тюрьма казалась ему не столь уже мрачной, судьба его - не столь отчаянной; он еще молод, ему, вероятно, не больше двадцати пяти, двадцати шести лет, ему осталось еще жить лет пятьдесят, а значит, вдвое больше того, что он прожил.
What unforseen events might not open his prison door, and restore him to liberty?	За этот бесконечный срок любые события могли сорвать тюремные двери, проломить стены замка Иф и возвратить ему свободу.