Грандиозная заря

— Именно, Дик. И если он больше не может её носить, то для этого есть серьёзная причина.

Окто задумался и выдвинул своё предположение:

— Он вырос?

Я покачала головой.

— Конечно нет! Думаю, он умер!

Поражённая драматизмом собственной фразы, я отошла подальше от шкафа. Пилюля рылся носом в аккуратно сложенной одежде, без конца скулил и махал хвостом.

— Тим, перестань! — приказала я.

Я боялась, что он разрушит святилище, и оттащила его от шкафа.

— Думаешь, Пилюля знал этого мальчика? — спросил Окто. — Поэтому он так расстроен, да?

Я посмотрела на брата взглядом героев вестернов: прищурив глаза, будто меня слепило солнце.

— Если ты прав, Дик, это означает, что мальчик жил здесь. У доктора Борда.

— Точно, — прошептал Окто.

Мы довольно долго простояли молча, глядя на гигантские картины на стенах. Мальчик нам улыбался. Ему было, наверное, лет одиннадцать-двенадцать, не больше. Казалось, он тихонько посмеивается над нами и нашим расследованием.

— Думаешь, это Вадим нарисовал картины? — спросила я.

Окто пожал плечами. Кто знает?

— А велики чьи?

Я подошла к велосипедам, приваленным к балке. Их было штук шесть. Под брезентом стояли детские, остальные были взрослые.

Я рассказала Окто, как утром Вадим выходил из подвала, взмокший от пота.

— И что? Он приходит сюда кататься на велосипеде? — усмехнулся Окто.

Я ещё раз оглядела помещение: круглое, изрезанное узкими окнами, ужасно высокое, но в диаметре совсем небольшое. Трудно было представить, чтобы кто-нибудь оседлал велосипед и принялся кружить по такой тесной башенке.

— Нет, это какая-то ерунда.

— Ну и что теперь? Расследование окончено? Уходим?

Окто переминался с ноги на ногу; мне и самой было немного не по себе под взглядами нарисованных глаз.

Я протянула брату руку.

— Ладно, пошли отсюда.

— Да! — радостно подхватил Окто.

Мы быстро двинулись обратно по подвалу, Тим-Пилюля мчался впереди, указывая путь. Когда мы наконец поднялись по лестнице, на нас лица не было от страха.

— Откуда это вы, дети? — воскликнула Лулу, как раз проходившая мимо.

У неё в руках была корзина: кухарка шла в огород за овощами.

Она окинула нас пристальным взглядом и всё поняла.

— О господи, — проговорила Лулу, прикрыв рот ладонью.

Корзина выпала у неё из рук, глаза наполнились слезами. Она закрыла дверь подвала на два оборота и прижала нас к себе.

— Я же говорила доктору, чтобы не оставлял ключ в замке. Ох, боже мой, детки милые, зачем вы туда ходили?

Тут у Окто сдали нервы.

— Это всё Консо! — заревел он в голос. — Она хотела играть в Великолепную пятёрку!

Я не стала спорить и спросила, указывая на дверь подвала:

— Кто это? Тот мальчик, внизу?

Лулу тяжело вздохнула. Она подняла глаза к потолку, ещё несколько раз пробормотала «господи боже мой» и повела нас в свои кухонные владения. Там она налила каждому по стакану воды с гранатовым сиропом и вручила по соломинке.

— Этот мальчик… — начала Лулу. — Его звали Жак.

У неё тут же сдавило горло, и ей потребовалось несколько минут, чтобы справиться с собой.

— Очаровательный был мальчишка. Доктор и его жена души в нём не чаяли. Единственный сын, шутка ли.

Мы с Окто уткнулись носами в стаканы и слушали почти не дыша.

— Он ещё даже ходить толком не научился, а доктор ему в ручки уже сунул велосипедный руль — и пошло-поехало! — заразил своей страстью к велосипедам. Малыш оказался даровитый, так что доктор при любой возможности уходил кататься с ним по здешним дорогам. Ну, скажу я вам, и накатали они вдвоём километров! Малыш рос и становился всё сильнее. И скорость набирал, и мастерство. Настоящий маленький чемпион. Доктор так им гордился… Вместе они устанавливали себе цели: решали, какие знаменитые перевалы на трассе «Тур де Франс» им бы хотелось преодолеть. Раскладывали на столе дорожные карты и часами над ними нависали, всё что-то там придумывали.

Лулу налила себе стакан воды и залпом его осушила.

— Однажды утром — семь лет назад — они выехали очень рано, на рассвете. Дорога предстояла долгая. Я приготовила им с собой перекусить, налила сок во фляги, всё так хорошо шло… Жена доктора тоже встала рано — хотела сфотографировать их отъезд. Она ведь художницей была. Рисовала картины, и фотографии делала тоже очень красивые. Мы с ними попрощались, стоя на крыльце. Помню, как наш мальчик обернулся и посмотрел на мать. Такой счастливый! Это была последняя фотография сына, которую она сделала. Бедная женщина.

Лулу утёрла глаза.

— Малыша Жако сбила машина в ста километрах отсюда. Какой-то лихач нёсся так, что не вписался в поворот: сбросил велосипед с дороги и укатил. Доктор пытался спасти сына, но не получилось. Так наш Жак и умер, прямо там, на обочине. Всего одиннадцать лет ему было.

По спине у меня пробежала дрожь. Кухарка не мигая смотрела в окно. Она с такой силой вновь переживала ту трагедию, что почти забыла о нашем существовании.