Гражданская поэзия Франции

Конечно, он велик, особенно сегодня,
      Когда работу завершил,
И, цепи разорвав, передохнул свободней,
      И руки мощные сложил.
Как он хорош и добр, недавний наш союзник,
      Рвань-голытьба, мастеровой,
Чернорабочий наш, широкоплечий блузник,
      Покрытый кровью боевой, —
Веселый каменщик, что разрушает троны
      И, если небо в тучах все,
По гулкой мостовой пускает вскачь короны,
      Как дети гонят колесо.
Но тягостно глядеть, что бродят подхалимы
     Вкруг полуголой бедноты.
Что хоть низвержены, а всё неодолимы
     Дворцовой пошлости черты.
Да, тягостно глядеть, как расплодилась стая
    Людишек маленьких вокруг,
Своими кличками назойливо блистая,
    Его не выпустив из рук;
Как, оскверняя честь и гражданина званье,
    Поют медовые уста,
Что злоба лютая сильней негодованья,
    Что кровь красива и чиста;
Что пусть падет закон для прихоти кровавой,
     А справедливость рухнет ниц…
И не страшит их мысль, что превратилось право
     В оружье низменных убийц!

3

Так, значит, и пошло от сотворенья мира:
      Опять живое существо
Гнет спину истово и слепо чтит кумира
      В лице народа своего.
Едва лишь поднялись — и сгорбились в унынье!
      Иль вправду мы забудем впредь,
Что в очи Вольности, единственной богини,
      Должны, не кланяясь, смотреть?
Увы! Мы родились во времена позора,
      В постыднейшее из времен,
Когда весь белый свет, куда ни кинешь взора,
      Продажной дрянью заклеймен;
Когда в людских сердцах лишь себялюбье живо,
      Забвеньем доблести кичась,
И правда скована, и царствует нажива,
      И наш герой — герой на час;
Когда присяги честь и верность убежденью
      Посмешище для большинства,
И наша нравственность кренится, и в паденье
      Не рассыпается едва;
Столетье нечистот, которые мы топчем,
      В которых издавна живем.
И целый мир лежит в презрении всеобщем,
      Как в одеянье гробовом.

4