Грезы и тени

Пламя раздвоилось, какъ широко распахнувшійся пологъ; надъ жертвенникомъ встало облако благо пара. Когда же оно пордло и тусклымъ свиткомъ уплыло изъ храма къ дальнимъ горамъ, на жертвенник, между двухъ стнъ огня, осталась женщина, мертвенно-блдная, съ закрытыми глазами. Она была одта въ такую же короткую тунику, какъ и вс двы храма, такъ же имла лукъ въ рукахъ и колчанъ за плечами, но была прекрасне всхъ; строгимъ холодомъ вяло отъ ея неподвижнаго лица. Мольбы, крики, псни и пляски росли, какъ буря на мор, пламя сверкало, напрягая всю свою мощь, чтобы согрть и разбудить мертвую красавицу. Синія жилки, точно по мрамору, побжали подъ ея тонкою кожей; грудь дрогнула; губы покраснли и зашевелились… и, — съ глубокимъ вздохомъ, будто сбросивъ съ плечъ тяжесть надгробнаго памятника, — она пробудилась отъ сна. Оглушительный вопль привтствовалъ ее… Вс упали ницъ; даже юноша съ золотою лирою склонилъ свою прекрасную голову. Огонь на жертвенник угасъ самъ собою, a надъ челомъ красавицы вспыхнулъ яркій полумсяцъ. Онъ росъ и заострялъ свои рога, и въ свт его купалось тло богини, точно въ расплавленномъ серебр. Она водила по толп огромными черными глазами, мрачными, какъ сама ночь, подъ бархатнымъ пухомъ длинныхъ рсницъ. Взглядъ ея встртился съ взглядомъ Флореаса, и оружейникъ почувствовалъ, что она смотритъ ему прямо въ душу, и что не преклониться предъ нею и не обожать ея можетъ разв лишь тотъ, y кого вовсе не гнутся колна, y кого въ сердц не осталось ни искры тепла, a въ жилахъ — ни капли крови. Кто-то далъ ему въ руки стрлу, и онъ, въ восторженномъ упоеніи, сдлалъ то же, что раньше длали вс вокругъ: глубоко изранилъ ея остріемъ свой лобъ и, когда заструилась кровь, собралъ капли въ горсть и бросилъ къ ногамъ богини съ громкимъ воплемъ:

— Радуйся, царица!

И, въ отвтъ его воплю, среди внезапно воцарившейся тишины, раздался мощный голосъ, глухо и торжественно вщавшій медлительную рчь:

— Здравствуй, мой свтлый богъ и братъ, царь лиры и солнца! Здравствуйте, мои врные спутницы и слуги! Здравствуй и ты, чужой юноша, будь желаннымъ гостемъ между нами. Семь вковъ прошло, какъ закатилось солнце боговъ, и я, владычица ночей, умерла, покинутая людьми, нашедшими себ новыхъ боговъ въ новой вр. Здсь былъ мой храмъ — здсь стала моя могила. Вымерли мои слуги, прахомъ разсыпались мои алтари, сорными травами заросли мои храмы, жилище змй и скорпіоновъ; мои кумиры стали забавою людей чужой вры. Жертвенный огонь не возгорался на моей могил, я не обоняла сладкаго дыма всесожженій. Я спала въ земл, какъ спятъ человческіе трупы, какъ спите вс вы, мои спутницы и слуги; я — мертвая богиня побжденной вры, царица призраковъ и мертвецовъ! Юноша разбудилъ меня. Онъ пришелъ на таинственный зовъ, онъ оживилъ мой храмъ и согрлъ огнемъ мой жертвенникъ. Клянусь отцомъ моимъ, спящимъ на вершин Олимпа, — великъ его подвигъ и велика будетъ его награда. Николай Флореасъ! хочешь ли ты забыть міръ живыхъ и здсь въ пустын стать полубогомъ среди забытыхъ боговъ? Хочешь ли ты свободно коротать съ нами веселыя и торжественныя ночи и въ вихряхъ носиться надъ землею, отъ льдинъ великаго моря блаженныхъ Гипербореевъ къ слонамъ и чернымъ пигмеямъ лсистой Африки? Хочешь ли ты назвать своимъ братомъ бога звуковъ и свта? Скажи: хочу! — отрекись отъ своего міра, и я отдамъ теб свою любовь, которой не зналъ еще никто изъ боговъ и смертныхъ.

И небо, и земля молчали, и втеръ не дышалъ, когда Флореасъ тихо отвтилъ:

— Хочу. Я твой рабъ, и жизнь моя принадлежитъ теб.

Пламенемъ вспыхнули очи богини, радостно дрогнули ея ноздри, громкій крикъ, похожій на охотничій призывъ, вырвался изъ ея груди. Она сошла съ жертвенника и, прямая и трепещущая, какъ стрла, только что сорвавшаяся съ тетивы, приблизилась къ Флореасу. Теплыя уста съ дыханіемъ, пропитаннымъ ароматомъ животворящей амброзіи коснулись его губъ; теплая рука обвила его шею и закрыла ему глаза. Флореасъ слышалъ, какъ богиня отдлила его отъ земли… какъ они медленно и плавно поднялись въ воздухъ, сырой и прохладный… Съ шумомъ, пснями и смхомъ, взвилась за ними вся толпа, наполнявшая храмъ; ея движеніе рождало въ воздух волны, какъ въ мор… Богиня сняла руку съ глазъ Флореаса; онъ увидалъ себя на страшной высот; огни храма меркли глубоко внизу. Закрывъ глаза, онъ почти безъ чувствъ склонился на плечо богини, пропитанное свтомъ оснявшаго ее полумсяца… Какъ сквозь сонъ, слышалъ онъ охотничьи крики и свистъ вихря, помчавшаго воздушный поздъ въ безвстную даль. Волосы богини, подхваченные втромъ, хлестали его по лицу.

— Не бойся! — слышалъ ея голосъ Флореасъ, — не бойся, супругъ мой. Тотъ, кого держу я въ своихъ объятіяхъ, не долженъ ничего бояться. Онъ сильне природы, она его слуга…