Группа. Как один психотерапевт и пять незнакомых людей спасли мне жизнь

После того как я осенью не пошла на ужин с Джоном, мне казалось, что больше он не захочет со мной связываться. Но за шесть недель до того, как мы с Брэндоном расстались, предложил лишний билет на «Турандот» Пуччини в театре «Лирик-Опера». Когда я рассказала об этом Брэндону, он, разумеется, остался невозмутим. В тот раз я его не проверяла – мы уже побывали на бранче в «Пенинсуле». Но потом, за три дня до того, как я должна была идти в театр с Джоном, Брэндон позвонил мне на работу и спросил, есть ли у меня планы на вечер. Была среда в заснеженной мертвой зоне начала января – все мои планы заканчивались тем, чтобы закуклиться во фланель и проклинать особенности чикагского климата. Он спросил, хочу ли я сегодня сходить на «Турандот». По сезонным абонементам его родителей. Четвертый ряд партера в самом центре. В типичной для нас дисфункциональной манере ни я, ни он не упомянули, что в воскресенье я собралась на ту же оперу с Джоном. Я улыбалась все время, пока мы разговаривали, потому что Брэндон продемонстрировал, что неравнодушен ко мне. К нам. Может быть, он почуял некоторую угрозу со стороны Джона.

Три дня спустя я слушала ту же оперу со второго яруса балкона с Джоном и двумя его друзьями. После спектакля друг Джона, Майкл, развез нас всех по домам; плеер в машине гремел арией Nessun dorma. Сидя на заднем сиденье, я слушала, как Майкл и Джон обсуждали лучшие кафе-кондитерские Чикаго. Весь вечер я думала о том, что Джон привлекательнее, чем мне помнилось, но потом мелькнула мысль, что он, возможно, гей.

Приглашать потенциального гея присоединиться к компании, идущей на концерт: риск невелик.

С удовольствием пойду на концерт. Дай знать, в какое время.

За шесть часов до концерта я пришла в группу в поганом настроении. Принятие моей новой жизни – в такой форме, какую выбрала я, – отнимало немало сил и денег. Билеты на концерт, новая кровать, суши-обеды на меня одну… все это стоило недешево. Я так устала от всего этого, я была разочарована! Я орала на доктора Розена. Было много «да пошли вы» и «это не помогает». И еще «почему вы никак не можете признать, что не способны мне помочь?» Ничему из того, что говорили доктор Розен или мои одногруппники, не удавалось пробиться ко мне. В голове грохотала единственная мысль: ненавижу то, насколько я конченая.

После группы я помчалась обратно в офис, с ужасом думая о концерте, где придется нацепить на лицо улыбку и изображать общительность. Шесть часов. Я продолжала сидеть за столом. Почти семь. Через двадцать минут я должна была встретиться со всеми, включая Джона. Я позвонила из своего кабинета Рори и плакала, пока солнце не растворилось за рекой Чикаго, а кабинет заполнился темнотой, полной, если не считать свечения компьютерного экрана. В здании никого не осталось, кроме уборщиков.

– Мне осточертело говорить «да»!

– А ты можешь поехать туда на час? Только на один? – Рори не клала трубку, уговаривая меня, пока я не согласилась.

Прежде чем уйти с работы, я пошла в уборную, чтобы оценить объем ущерба, нанесенного часовыми рыданиями. Весь макияж потек. У меня не было с собой ни кистей, ни помады – ничего, хотя бы отдаленно напоминающего бьюти-продукт. Я пальцами кое-как разобрала волосы и скрутила их в пучок, который, по моей задумке, должен был выглядеть сексапильно и мило-небрежно, а не служить уликой, указывавшей на затяжной экзистенциальный кризис. По пути к бару я нащупала в кармане давно завалявшийся блеск для губ – ощущение было, будто вселенная бросила мне сверкающую мозговую косточку. На земле еще лежали островки нерастаявшего снега, но в воздухе чувствовался скорый приход весны. Чем ближе я подходила к бару, где мы договорились встретиться, тем лучше себя чувствовала. Вспоминала, что со мной все хорошо и спустя всего один час смогу поехать домой, к своей двуспальной постельке.

Анна и все остальные стояли кучкой, оккупировав угол барной стойки. Кто-то пустил ко мне по столешнице огромную квадратную тарелку с сыром и сухофруктами. Я клала в рот нежный рокфор и копченую гауду. Через десять минут пришел Джон. Промелькнула тревога: мне придется с ним нянчиться? Пока он подходил к стойке, я подмечала уверенный шаг, спокойную улыбку. Он поздоровался с коллегами, которых едва знал, и приобнял меня за плечо. От него пахло свежим воздухом и чистой одеждой. Этот мужчина умел о себе позаботиться; я могла уйти в любую минуту, когда захочу.

– Извини, я опоздал, – он наклонился ко мне, чтобы я могла расслышать его слова сквозь шум переполненного народом бара. – Я только что купил новую кровать, и мне пришлось ждать доставки.

Я в ответ рассказала о своей новой кровати. В разговоре о кроватях витал некий легкий намек, и я почувствовала, как что-то во мне шевельнулось. Может, он и не гей вовсе.