Я ранен желтой стрелой

–Точнее – однажды забывшего. Интересно, что перед нами не столько состояние смерти, сколько почти-смерти. Но что дальше? Пелевин ведёт своего героя к спасению, к остановке мира-поезда, но попробуем представить себе другой финал. Например, Хан исчезает, оставляя письмо, но это ничего не меняет, ну или Андрей попросту не может им правильно воспользоваться. Интересно, что Андрея, в отличие от проигравших Затворника и Шестипалого, ждёт жизнь обычного человека, который, судя по всему, довольно быстро забудет о том, что когда-то был в числе тех, кто искал другой жизни, кто пытался остановить поезд. В конце концов, Андрей может превратиться в своего соседа Петра Сергеевича, который, конечно же, знает о том, чем всё закончится, но не видит в этом никакой практической ценности. Знание о том, что поезд идёт к разрушенному мосту видится ему одной из житейских аксиом, вроде «мы все умрём», которые, как известно, на хлеб не намажешь. Ну, идёт и идёт, а нам как-то жить надо.

-Пелевин пишет «Стрелу» вплотную подбираясь к кризису среднего возраста, а то и проживая его в одном из вагонов своей жизни. Какое отражение это находит или могло бы найти в данном произведении?

–Если Андрею под тридцать, то его состояние может нести на себе отпечаток тревоги автора, острого и болезненного ощущения, что поезд надо останавливать, отжимать свой стоп-кран как можно скорее, иначе рискуешь примириться с происходящим, пойти на ранее неприемлемый, невозможный компромисс. Иначе говоря, страх вновь забыть о главном, смятение от осознания того, что это уже произошло, а то и происходило, причем не один раз – подталкивает Андрея к активным решительным действиям.

-Почему герой однажды засыпает? Или, почему это вообще произошло с Андреем?

–Путь Андрея – путь одиночки. Рядом с ним нет Хуана-Затворника, а потому ему приходится и придётся сталкиваться с совершенно новыми и необычными для того же Шестипалого духовными ловушками и препятствиями. Да, путешествие между вагонами, пожалуй, носит куда более безопасный характер, чем радикальные прорывы за Стену Мира, но социальная действительность «Стрелы» усыпляет, убаюкивает по-своему.

–Во второй главе Андрея встряхивает Хан. Учитель помогает ученику вспомнить о главном и таким образом вновь возвращает его на путь спасения.

–Это так, но Хан не будет всегда рядом. Нечто подобное мы видим на примере Кастанеды, который однажды был вынужден расстаться со своим учителем и остаться один. Так вот, старший товарищ Андрея в определенный момент просто исчезнет, оставив письмо, некое сообщение, которое способно стать триггером, механизмом, активирующим процесс спасения. Но и только. Это не фантастический полёт Затворника и Шестипалого, а то и ещё более удивительный прыжок дона Хуана в космический портал. Тут же ничего этого нет, Андрей – герой-одиночка, которым и был вначале.

-То есть, Андрей и не совсем ученик?

–В некотором смысле, да. Пелевин освобождает героя «Стрелы» от статуса ученика, который прежде был более чем крепко связан с образом Шестипалого. Мы видим, что Пелевин пытается сохранить за героем, как и своим читателем право свободного поиска истины, вне традиции, каких-либо авторитетов или священных текстов. Раз уж встретить дона Хуана никому из нас не получится, то необходимо снять это ограничение, переписать «код спасения» таким образом, чтобы дать шанс одиночке, который начинает свой путь с нуля, двигается вслепую, наощупь. Сами понимаете, что у одиночки куда меньше времени, за его спиной нет традиции, нет опыта предшественников, а потому задача усложняется; необходимо не только найти выход, но и успеть найти выход. Ключевое слово здесь – мистический, сакральный успех, ведь такому одиночке-искателю необходимо не только успеть разобраться в происходящем, но и успеть воспользоваться я этим знанием. В принципе, таким представлен читателю Затворник, хотя и ему – как становится ясно немногим позже – требуется помощь и поддержка своего ученика. Лишь сообща, работая в команде, эти герои достигают поставленной перед собой цели.