Ядовито-розовая ручная граната (СИ)

На самом деле здесь не было особого выбора. Вес подушки на голове ощущался невероятной тяжестью, а кожа, везде, где касались ее простыня и матрас, казалась раздраженной, ободранной и мокнущей. Однако ему нужно было это лекарство: благословенная смесь химических элементов. Игла забвения, что вновь сошьет покрывало его сна.

Слабого движения его пальца оказалось достаточно, чтобы зазвучала тихая симфония движений Джона. Шерлок вслушивался в янтарные и пунцовые тона его закатного голоса, стараясь не дернуться, когда от легкого постукивания пальцев Джона, пытающегося наполнить вену, по правой руке рикошетом пронеслась боль. Он попробовал сжать кулак, чтобы помочь, но костяшки лишь терлись друг о друга: разрушение и несогласованность. В итоге он мог только лежать неподвижно, ожидая укола иглы, проникающей в поддающуюся плоть.

Лекарство влилось в его кровоток беспорядочно клубящимся красным дымом, заполняющим пустые пространства внутри. Боль не ушла, она никогда не уходила, но панический, беспокойный страх, что владел им, слегка отступил, позволяя посмотреть отстраненным взглядом на хаос чертогов его разума.

Сказать, что там был беспорядок, значило бы пренебречь другим, более подходящим определением: Стихийное бедствие и катастрофа наполняли череп оттенками вишнево-красного, пятная россыпь фактов и знаний тлетворными тонами гниения и пагубности. Стены лежали в руинах, поросшие, словно прошли века. Какая блестящая метафора в пустотах его головы.

Он не знал точно, как долго брел по потрескавшемуся мраморному полу, безразлично обозревая разрушения. Теперь не было ничего, что защитило бы его от порывов свистящих сквозь ментальный пейзаж пустынных ветров. Они задували во все щели, и Шерлок позволил поднятому песку расцарапывать лицо, впиваться в глаза и в кровь иссекать губы.

Перед ним, запертая под сводами его черепа, лежала бесконечность. Он видел ее всю целиком, от начала до конца, от альфы до омеги, никчемный гомон, и жизнь, и звезды, сбившиеся с такта в своем вальсе. Наверное, это и было безумие, человеческое и примитивное. Как много всего забытого и потерянного перекатывалось, дребезжа, без порядка и цели. Сколько раз он уже собирал все заново? Сколько бесчисленных часов провел, восстанавливая свою гениальность из пепла – лишь для того, чтобы опять увидеть ее в обломках?

Если он этого не сделает, если оставит все приходить в упадок, будет ли он там, снаружи, по-прежнему самим собой, или же изменится в самой своей сущности? Будет ли тем человеком, которого сможет узнать, или из разрушения возникнет нечто новое: лучше или хуже, темное или светлое? И будет ли он человеком вообще или только телесной оболочкой и пустым разумом, навсегда сохранившим отпечаток мира, что он знал, но не способным с ним взаимодействовать?

- Все хорошо. Я здесь.

Голос Джона. Он говорил все это время? Или заговорил вновь? Прошли секунды или годы? Шерлок, защищенный от мира лекарствами и успокоительными, ощущал границы своего тела и сознания смазано. Размыто: состояние, в каком не вправе находиться плоть. Боль, разумеется, все еще была в голове, тошнотворная, пульсирующая, готовая выстрелить в любой момент - глухой стук военных барабанов, но, по крайне мере, тело его получило временную передышку.

- Шерлок, я собираюсь убрать подушку. Как думаешь, ты сможешь открыть глаза?

Джон звучал как бархатистый мох, в глубине которого крылись сочное участие и хрустальная роса. Странно, это изменили его восприятие лекарства, или все дело в Джоне, который во всей своей изменчивости демонстрировал Шерлоку различные фрагменты своего мира? Мерцание и проблеск, мимолетная вспышка рыбьей чешуи и всплеск утоленной жажды?

- Шерлок?

Он поднял руку, вцепился в подушку и убрал ее, отбрасывая гранитную плиту от створов шлюза, вновь позволяя реальности ворваться внутрь. Воздух спальни шелком коснулся его лица – скорее успокаивающее прикосновение пальцев, чем оскверняющие когти, - и Шерлок изо всех сил попытался заставить глаза открыться, готовясь к безжалостному вертелу света.

Однако в комнате было почти совсем темно. Только казались подвешенными в воздухе несколько дрожащих расплывчатых пятен цветного света. Галлюцинации в его состоянии были вполне возможны, но обычно обходилось без них. Впрочем, они были безвинными, безобидными, дружественными, спокойными. Вовсе не злокозненными, зловредными или зловольными.

Он нахмурился, неуверенный, что последнее определение вообще было настоящим словом, и бессвязный звук хрипом ободрал его горло.

- Свечи, - сказал Джон, и голос его по-прежнему был бесплотен. Возможно навсегда. Глаза Шерлока не могли различить в сумраке его очертания, или найти какой-либо силуэт. – Я поставил их за тонированное стекло. Рассеянное освещение должно восприниматься легче при светочувствительности, - движение руки на периферии его зрения загородило слабый поток света: сначала справа, потом слева, но самого Шерлока Джон так и не коснулся. Вероятно, проверял реакцию зрачков или общие рефлексы вроде моргания.