Ядовито-розовая ручная граната (СИ)

Господи, это было ужасно, как будто ему опять четырнадцать, и тело вновь представляет из себя сплошные локти и колени. Ноги казались чересчур длинными, бедра подрагивали в попытке удержать его вес, но он заставил себя выпрямиться, отметив со слабым удовлетворением, что, хотя в голове заверещало от подобных действий, боль все же не была такой парализующей, как сегодня утром.

- Ну да, тогда не говори никому, а то их, наверное, конфискуют, и ты останешься с голой задницей, - чуть помедлив, пошутил Джон. – Надеюсь, на них нет металлической отделки?

- На нижнем белье? – спросил Шерлок, слегка опираясь на Джона, пока тот ловкими, чуточку огрубевшими пальцами завязывал тесемки этого глупого одеяния.

- Зная твое пристрастие к дорогой одежде, я не удивлюсь, обнаружив на твоих трусах золотую строчку или платиновые пуговицы, - ответил Джон, и его слабая улыбка превратилась в широкую усмешку, когда он услышал, как засмеялся Шерлок.

- Между стильным и нелепым есть определенная граница, - Шерлок прикрыл глаза и постарался дышать размеренно, пока Джон помогал ему добраться до аппарата. – Нет, никакого металла на мне нет совсем, – он бросил взгляд на пластиковый катетер, что стоял сейчас уже в другой вене, отсоединенный от капельницы. Тот смотрелся на руке чужеродным образованием, когда Шерлок неуверенно потянулся, чтобы прикоснуться к щеке Джона. Ему требовалось найти что-то, действенное и успокаивающее, что привлечет и сможет удержать внимание Джона. – Прекрати нервничать, – мягко попросил он, желая, чтобы удалось заставить Джона подчиниться этому простому требованию. – Пожалуйста?

- Легче сказать, чем сделать, - ответил Джон; его рука дернулась, а затем он поднял ее и накрыл пальцы Шерлока, на мгновение прижимая его ладонь к своей колючей от щетины щеке, прежде чем отстраниться. – Я прекращу нервничать, когда ты вновь станешь самим собой. Давай, забирайся.

Он указал на ожидающее пациента устройство, и Шерлок согнул колени, покорно укладываясь на кушетку, а Джон, бросив на него еще один взгляд, проследовал за медсестрой в маленькую комнатку управления обследованием.

В детстве во время подобных процедур Шерлоку давали наркоз, потому что держать голову неподвижно было для него слишком тяжело. Те времена давно прошли, а привычка к лежанию часами в полнейшем покое на диване в данном случае оказалась весьма полезной. Клаустрофобией он никогда не страдал, и постарался расслабить плечи, когда санитар аккуратно уложил его голову и протянул затычки для ушей, чтобы защитить их от шума.

- Двадцать минут, мистер Холмс, - донесся сквозь переговорное устройство голос доктора Патель. – Мы будем держать Вас под наблюдением на случай судорог во время процедуры.

- И если тебе потребуется оттуда выбраться, просто скажи что-нибудь, - добавил Джон. Одной мысли о том, как в экранированной комнате контроля друг испепеляет взглядом доктора Патель, было достаточно, чтобы губы Шерлока дрогнули в улыбке, но он моментально прервал любой намек на движение, как только вибрирующее гудение и лязганье аппарата наполнило его слух странной симфонией.

Томограф транслировал картину его мозга, срез за срезом, на экран компьютера за стеной, предлагая к рассмотрению врачей серое и белое вещество. И все же, хотя они могут исследовать каждый отдел, каждую оболочку и борозду, они не увидят ничего, что делает его тем, кто он есть. Доктор Патель разглядит не корни его интеллекта, а только его пристанище. Она не сможет объяснить, что заставляет его смеяться или пробуждает к жизни те прекрасные, подобные вспышкам, моменты озарения.

Джон - единственный, кто будет глядеть на снимки и видеть Шерлока, а не очередной исследуемый мозг. Это будет их общим секретом – вот, кто я есть.

И впервые в своей жизни Шерлок не боялся, что кто-то увидит его изнутри.

*****

Джон смотрел, как распускающиеся на экране компьютера образы и странные формы превращаются в безошибочно узнаваемые сечения человеческого мозга. Конечно, он уже видел это раньше, давным-давно во время ординатуры, но тогда перед ним были посторонние люди, и тайны их личностей игнорировались во имя диагнозов. Теперь же в этих проплывающих перед ним изображениях был Шерлок. Это был разум, что друг нес в стенках своего крепкого черепа, тот самый, что дарил миру головокружительные цепочки дедукции и холодный анализ.

Осознание, что одного из самых великолепных людей, которых он когда-либо знал, можно свести к чему-то столь простому, было несколько шокирующим, и Джон наблюдал, словно зачарованный, как один снимок на экране сменяется другим. В физиологии мозга он разбирался слабо; имел представление, что и как должно выглядеть, и куда надо смотреть, чтобы предположить существование серьезной проблемы на самом поверхностном уровне, но мельчайшие нюансы формы и структуры, что показывала томография, были за пределами его познаний.