Ярость и рассвет

– Не волнуйся. Я останусь здесь.

– Спасибо.

Он потянулся, чтобы открыть дверь, но помедлил, улыбаясь про себя.

– В чем дело? – спросила Шахразада, недоуменно хмурясь.

– Подумал, что это достойное наказание за мои чудовищные деяния. Желать чего-то сильнее жизни, держать это в руках – и понимать без тени сомнения, что не заслуживаешь этого и никогда не будешь достоин, – с этими словами Халид открыл дверь и шагнул за порог, не дожидаясь ответа.

Шахразада сползла на пол. Руки, которые так уверенно скользили по телу халифа, сейчас дрожали, доказывая, что она в равной мере наказана за собственные прегрешения. Наказана за то, что желала чудовище, убивавшее ни в чем не повинных девушек.

Оставалось вознести безмолвную благодарность звездам, которые вмешались в судьбу, за то, что само чудовище, казалось, не заметило, как разум покинул девушку в одно мгновение. Как на нее обрушилось чувство вины. И как вопросы отягощали ее мысли.

«Тот, кто ведает».

Тень моих чувств

Шахразада в задумчивости смотрела на лучи света, исходившие от лампы с золотой решеткой. Когда ноги девушки окончательно затекли, она встала и принялась бродить по помещению, внимательно изучая обстановку, как хищник – добычу.

Пол из черного оникса и стены из того же гладкого алебастра, что и в коридоре, ведущем ко входу в приемные покои, производили гнетущее впечатление. Этой аскетичной простоте соответствовала грубая мебель из черного дерева подчеркнуто ровных и четких линий, как и все в комнате. На кровати не хватало горы подушек ярких оттенков, которые так и манили прилечь. Признаться, Шахразада успела привыкнуть к роскоши собственных покоев.

Здесь же обстановка выглядела под стать обитателю: холодная и негостеприимная. Вряд ли в этом помещении, похожем на переделанную темницу, удастся обнаружить хоть малейшую подсказку на мучившие девушку вопросы.

Она вздохнула, и этот звук эхом отразился от высокого сводчатого потолка. Шахразада принялась обходить покои по кругу, оставляя отпечатки босых ступней на блестящем черном ониксе, которые почти сразу исчезали без следа, подобно произнесенному шепотом предложению.

Единственная лампа в центре потолка выглядела зловеще, сиротливо и не давала достаточно света. А танцующие тени на стенах из холодного белого алебастра казались скорее угрожающими, чем красивыми.

Печально, что такое место служило покоями Халиду. Хотя они по-своему подходили друг другу: непреклонные, суровые.

Чем дольше Шахразада осматривалась, тем больше осознавала и меньше понимала. Все предметы в этой комнате занимали отведенные им места и имели цель существования. Единственным, что казалось лишним, были она сама и перепачканные кровью тряпицы, лежавшие на краю кровати. Любой признак жизни – или свидетельство эмоций – выглядел странно в этих аскетичных покоях.

Шахразада подошла к постели и избавилась от окровавленной ткани. Затем собрала чистые отрезы вместе с небольшой баночкой мази, которые Халид достал из деревянного шкафа. Огромная дверца все еще была приоткрыта. Держа в руках материю и емкость с притиркой, девушка подошла к шкафу, потянула за одно из бронзовых колец и заглянула внутрь. Так же, как и остальные предметы в покоях, полки демонстрировали педантичную аккуратность. На двух из них красовались книги, расставленные по высоте в порядке убывания, еще на одной – сложенные свитки, скрепленные восковой печатью. На уровне глаз стояло множество баночек разных размеров и форм. Место склянки с мазью зияло пустотой, и Шахразада поставила туда емкость, а полоски неиспользованной ткани положила рядом с ровной стопкой таких же отрезов.

Уже закрывая дверцу шкафа, девушка заметила кожаный бювар[7], заполненный листами пергамента. Он лежал на самой высокой полке, наспех воткнутый между двумя массивными томами, и будто постоянно использовался для внесения записей.

Эта вещь выбивалась из общей суровости покоев. Прямо как сама Шахразада.

В глубине души она понимала: лучше не трогать бювар. Она находилась в чужой комнате, и эти предметы принадлежали Халиду.

Но… бумаги с последними наблюдениями взывали к Шахразаде, шептали ее имя, словно из-за запертой двери в запретную комнату.

Как в истории с Талой и ключами, врученными ей синебородым мужем, листы пергамента умоляли уделить им внимание.

И, как и Тала, Шахразада не смогла противиться этому зову.

Она должна была узнать.

Потому она приподнялась на цыпочки и потянула на себя кожаный бювар, а когда тот упал в руки, прижала к груди на несколько секунд, после чего села на пол из черного оникса. По спине пробежал холодок страха, когда пальцы коснулись листов пергамента. Они лежали оборотом вверх, поэтому девушка схватила всю стопку и осторожно перевернула ее.

Первой в глаза Шахразаде бросилась официальная подпись Халида, выведенная четким, аккуратным почерком в самом низу страницы. Это было письмо…

Письмо с извинениями, адресованное одной из семей Рея.

Шахразада отложила этот лист и взяла следующий.

Снова письмо с извинениями. Уже для другой семьи.