Ярость и рассвет

Просматривая страницы, она почувствовала, как к глазам подступают слезы. Она начала понимать. Узнавать.

Эти письма с извинениями предназначались семьям девушек, казненных на рассвете с помощью шелкового шнура.

Каждое из посланий содержало дату и полное признание вины Халида. Чего в нем не было, так это оправданий.

Он просто приносил извинения. Так искренне, с чувством, что во время чтения этих строчек сердце Шахразады сжималось, а во рту пересыхало.

Вскоре стало очевидно: эти письма писались без расчета, что их когда-либо доставят. Слова Халида были слишком личными и отражали его душевное состояние, поэтому вряд ли предназначались для чужих глаз. Особенно сильно Шахразаду поразило неприкрытое самобичевание, которое сквозило в каждом слове и вонзалось ей в сердце, как отточенный клинок.

Халид описывал, как вглядывался в испуганные лица и заплаканные глаза, полностью осознавая, что безвозвратно лишает семьи их радости. Крадет саму их душу, точно имеет на то право. Как будто кто-то в мире имел на то право.

…Ваша дочь не была для меня бездумной прихотью. Вы вольны до скончания жизни ненавидеть меня за то, что я забрал у вас самое драгоценное сокровище. Я и сам никогда себе этого не прощу.

…Заверяю, что она не боялась смерти и отважно взирала в лицо чудовищу, приговорившему ее к казни. Как бы я желал обладать хотя бы половиной смелости вашей дочери и хотя бы четвертью ее силы духа.

…Прошлой ночью Ройя попросила принести сантур и принялась играть. Прекрасные звуки музыки привлекли к дверям покоев всех стражников, что охраняли коридор. Я же стоял в саду и слушал в одиночестве, как самый холодный и бесчувственный негодяй, коим и являюсь. Это была самая красивая мелодия из всех, что когда-либо услаждали мой слух. Мелодия, которая превращает всю остальную музыку лишь в бледное подобие.

По щекам Шахразады покатились слезы. Она принялась переворачивать страницы, пока не обнаружила письмо, адресованное семье Резы бин-Латифа.

…Как можно принести извинения за то, что лишил мир света, а жизнь смысла? В таких случаях любые слова кажутся бессмысленными, однако же я прибегаю к ним, в полной мере осознавая собственную неспособность выразить всю глубину раскаяния. Поверьте, в моей памяти Шива останется навеки. В тот краткий миг, когда довелось заглянуть в лицо своего убийцы, она сделала это с улыбкой и прощением. Никогда мне не постичь, какие сила духа, смелость и понимание требовались, чтобы одарить чудовище, подобное мне, снисхождением. Это оставило в той черной дыре, которую именуют моей душой, рваную рану. Извините, извините, извините. Я готов вымаливать ваше прощение тысячу раз, стоя на коленях. И знаю, что этого всегда будет недостаточно.

Шахразада всхлипнула, и этот звук эхом отразился от высоких потолков полупустых покоев. Страница пергамента в ее руках дрожала.

Халид нес ответственность за гибель Шивы. Каким бы ни было объяснение такому чудовищному деянию. Именно он лишил Шахразаду света и смысла.

Она знала это. Знала все время. Но только сейчас, сжимая в руках неопровержимое доказательство, поняла, насколько сильно желала, чтобы это оказалось ложью. Чтобы нашлась какая-то веская причина. Другой виновный. Чтобы выяснилась непричастность Халида.

Шахразада и сама осознавала, насколько жалко и глупо это было.