Ярость и рассвет

– Что произошло? – тихо спросила Шахразада и увидела, как янтарные глаза Халида подернулись дымкой воспоминаний.

– Я решил стать таким правителем, которого бы презирал отец. Он желал, чтобы я взял в жены Ясмин, дабы объединить Хорасан и Парфию. И даже после его смерти советники настаивали на этой партии. Даже дядя Ареф считал это разумным, пусть и досадным шагом. Однако я непреклонно отказывался от заключения подобного союза и даже дошел до того, что распустил всех визирей отца и набрал новых советников по собственному разумению.

– Ты так сильно ненавидел Ясмин? – напряженно поинтересовалась Шахразада.

– Она обладает множеством несомненных достоинств, – покачал головой Халид, – но я никогда не ощущал к принцессе особой привязанности. И ни за что бы не объединил семьи с Селимом Али эль-Шарифом. Когда моя мать была жива, он относился к ней как к блуднице и никогда не упускал возможности дурно отозваться о ней после смерти. С раннего детства я с нетерпением ждал, когда повзрослею и сумею отплатить Селиму за все его поношения. – Он с горечью усмехнулся.

– Ты стремился отомстить? – тихо спросила Шахразада.

– Нет. Возмездие никогда не станет моей целью. Оно не сумеет вернуть утраченное.

Она сглотнула и отвела взгляд.

– Селим, наверное, был в ярости, получив твой отказ взять в жены Ясмин.

– До прямого отказа дело не дошло. Когда советники стали настаивать на браке, чтобы укрепить союз между нашими государствами и упрочить не слишком устойчивое положение молодого халифа, я решил жениться на другой девушке, сочтя это наилучшим выходом из ситуации. Ава происходила из добропорядочной семьи Рея и казалась доброй и умной. После свадьбы я пытался проявлять заботу, но это давалось нелегко. Мне следовало многому научиться касательно управления государством, к тому же я не представлял, каково это – быть хорошим мужем. Ава тоже не стремилась делиться мыслями и чувствами, поэтому совместное времяпрепровождение часто сопровождалось молчанием. Она начала отдаляться от меня и стала… грустной. Однако я и тогда не приложил усилий, чтобы выяснить причину печали. Через несколько месяцев после свадьбы Ава практически замкнулась в себе, и наше общение ограничивалось редкими встречами. На самом деле неловкость ситуации побудила меня избегать компании жены. В тех же редких случаях, когда я пытался заговорить с ней, создавалось впечатление, что мысли Авы витали где-то в другом месте, куда мне никогда не приходило в голову попробовать проникнуть.

Пока Халид рассказывал, его лицо осунулось еще больше.

– Все переменилось, когда Ава узнала, что ждет ребенка. Ее поведение изменилось. Она начала вновь улыбаться. Начала строить планы на будущее. Я решил, что все наладилось, и радовался этому, как полнейший глупец.

Халид сделал паузу, закрыл глаза и едва слышно продолжил:

– Несколько недель спустя мы потеряли ребенка. Ава была безутешна. Она сутками не выходила из комнаты и почти перестала есть. Когда я навещал жену, она отказывалась разговаривать со мной. Но никогда не проявляла злости, а лишь грустила. Ее взгляд рвал мою душу на куски. Однажды вечером я явился в покои к Аве, и она наконец нашла силы сесть на постели и заговорить со мной. Спросила, люблю ли я ее. Мне не хотелось лгать, но не хотелось и расстраивать несчастную, а потому я кивнул. Однако она попросила произнести эти слова вслух. Хотя бы раз, потому что раньше я никогда не признавался в любви Аве. Ее глаза – настоящие черные колодцы печали – молили меня, убивали меня. И я солгал. Сказал эти слова… и она улыбнулась.

Халид вздрогнул и прижал их по-прежнему соединенные руки ко лбу.

– Эти слова стали последним, что я ей сказал. Ложь. Самый худший вид обмана – тот, что носит маску добрых намерений. К нему прибегают трусы, чтобы оправдать собственную слабость. Я плохо спал той ночью, раз за разом прокручивая в голове наш разговор. А следующим утром отправился к жене. На стук никто не ответил. Когда я вошел и позвал Аву, кровать пустовала, а ответа не последовало. – Халид замолчал, по его лицу пронесся шквал воспоминаний. – Я нашел жену на балконе, повесившейся на шелковом шнуре. Она была холодной и одинокой. Мертвой. Больше я почти ничего не помню о том утре. Все, о чем я мог тогда думать, что Ава умерла в одиночестве и рядом с ней не было никого, кто бы утешил. Никого, кто бы поддержал. Никого, для кого она что-то значила. Не было даже ее мужа.

Глаза Шахразады горели от непролитых слез, а Халид продолжил повествование:

– После похорон я получил приглашение от отца Авы с просьбой посетить его жилище. Подстегиваемый чувством вины и желанием выказать почтение семье погибшей жены, я решил удовлетворить просьбу, несмотря на предостережения советников. Они не представляли, зачем отец Авы хотел встретиться со мной наедине. Однако я отмахнулся от их опасений. – Халид тяжело вздохнул. – Как оказалось, зря. – Он осторожно убрал руку из ладони Шахразады и погрузился в молчание.

– Халид…