Ястребиный источник

Кроме картин и книг
Да лужайки в сорок шагов,
Что мне оставила жизнь?
Тьма изо всех углов
Смотрит, и ночь напролет
Мышь тишину скребет.

Успокоенье — мой враг.

Дряхлеет не только плоть,
Мечта устает парить,
А жернов мозга — молоть
Памяти сор и хлам,
Будничный свой бедлам.

Так дайте же пересоздать

Себя на старости лет,
Чтоб я, как Тимон[107] и Лир,
Сквозь бешенство и сквозь бред,
Как Блейк,[108] сквозь обвалы строк,
Пробиться к истине мог!

Так Микеланджело[109]

встарьПрорвал пелену небес
И, яростью распалясь,
Глубины ада разверз;
О, зрящий сквозь облака
Орлиный ум старика!

ОЛИМПИЙСКОЕ ПЛЕМЯ

Все прекрасное и возвышенное: благородный лик
Джона О’Лири;[110]

звенящий голос отца,Со сцены Аббатства обращающегося к разъяренной толпе:[111]
«Эта страна святых…» — и, когда затихли хлопки:
«Гипсовых святых!» — голова насмешливо откинута: так!
Стендиш О’Грейди,[112] разглагольствующий в кабаке
Пьяницам, не понимавшим в его словах ни аза.
Старая леди Грегори[113] за огромным столом
С позолоченной бронзой: «Они грозятся меня убить.
Я отвечаю, что каждый вечер с шести до семи
Пишу письма перед этим окном»; Мод Гонн
На маленькой станции[114] в ожидании поезда: величавая стать
И взор Афины Паллады, устремленный вперед.
Олимпийцы! Горжусь, что я их видел и знал.

ПРОКЛЯТИЕ КРОМВЕЛЯ

Вы спросите, что я узнал, и зло меня возьмет:
Ублюдки Кромвеля везде, его проклятый сброд.
Танцоры и влюбленные железом вбиты в прах,
И где теперь их дерзкий пыл, их рыцарский размах?
Один остался старый шут, и тем гордится он,
Что их отцам его отцы служили испокон.
Что говорить, что говорить,
Что тут еще сказать?

Нет больше щедрости в сердцах, гостеприимства нет,

Что делать, если слышен им один лишь звон монет?
Кто хочет выбиться наверх, соседа книзу гнет,
А песни им не ко двору, какой от них доход?
Они все знают наперед, но мало в том добра,
Такие, видно, времена, что умирать пора.
Что говорить, что говорить,
Что тут еще сказать?

Но мысль меня иная исподтишка грызет,

Как мальчику-спартанцу лисенок грыз живот:[115]
Мне кажется порою, что мертвые — живут,
Что рыцари и дамы из праха восстают,
Заказывают песни мне и вторят шуткам в лад,
Что я — слуга их до сих пор, как много лет назад.
Что говорить, что говорить,
Что тут еще сказать?

Я ночью на огромный дом набрел, кружа впотьмах,

Я видел в окнах свет — и свет в распахнутых дверях;
Там были музыка, и пир, и все мои друзья…
Но средь заброшенных руин очнулся утром я.
От ветра злого я продрог, и мне пришлось уйти,
С собаками и лошадьми беседуя в пути.
Что говорить, что говорить,
Что тут еще сказать?

О’РАХИЛЛИ