Идеально другие. Художники о шестидесятых

Был! Как, например, я познакомился с Поллоком. Art News был — ты не мог его заказать, но мне говорили кодекс, и я его смотрел — впервые, когда я увидел Поллока, мне очень понравилось.

А как вы сходились с единомышленниками?

По русской пословице, «Рыбак рыбака видит издалека». Я в это время познакомился с первым абстракционистом Слепяном, который стал употреблять компрессор. Вскорости он отвалил в Париж, где у него был очень забавный период, который он называл «сперматической живописью»: целый рулон обоев — это было дешево — он расстилал их на тротуар и начинал там прыгать и кляксы всякие делать, до якобы оргазма. И этот кусок вырезался и продавался. Так мне говорили, я не знаю, насколько это верно. Но нужно быть слишком молодым, чтобы зарабатывать деньги таким образом, — позже он открыл студию переводов. Он был первый абстракционист, еще был Злотников. В это время появляются Игорь Куклес, Валя Хромов, который мне рассказывает про Крученых, и я сразу начинаю интересоваться 20-ми годами, футуризмом. Валя Хромов дружил с Крученых, у него была масса книг. Но я был еще серым, ходил только к Володе Слепяну, и меня начало интересовать, как мне писать не портреты вождей, а что-нибудь другое. Игорь Куклес в то время на меня довольно сильно повлиял, рассказывая о сюрреализме и так далее. Он познакомил меня с Валей и Стасиком Красовицким. В их группе Стас был великим, его очень почитали, «летят к ним гуси да кричат».

«Отражаясь в собственном ботинке» — гениальные стихи, жаль, что он бросил их писать. Хромов вспоминал о выставке Куклеса в квартире у Покровских ворот — очередь на улице, стены увешаны от пола до потолка, коробка «на краски», то есть на гульбу. Вечер Красовицкого, на который пришли академики Ландау и Лившиц. Продолжалось все с февраля по май 57-го, еще до фестиваля.

Выставку Куклеса я не видел, не мог вылезти из своей дыры. А в фестивале не участвовал и в Парк Горького не ходил, участвовал Толя Зверев — когда он харкал, какой-то американский поп-артист его сфотографировал, и вышло фото в полете. Рядом с Толей рисовал Глазунов — там была сборная солянка.

Как сложилась ваша московская компания — Куклес, Зверев, Плавинский, Харитонов?

У Саши Харитонова на Плющихе. Вот это компашка была наша! Мы не то чтобы были художники, прежде всего мы были алкаши — другой статус, потом уже треугольник Синьяка. Мы там играли в очень интересную игру: у тети Нюры, мамы Саши Харитонова, летом открывалось окно, а внизу всегда была очередь на автобус. И мы играли в «Новый год» — кто громче «жопа» крикнет. Кто проигрывал, бежал за водкой. А внизу толпа стоит и слушает! Это был второй этаж старого, очень симпатичного дома. Прямо в начале Плющихи, дом этот принадлежал какому-то монастырю когда-то. Мы ходили к столетнему Бакшееву, жившему в соседнем доме. Саша сказал: «Пойдем, может, он нам на полбанки даст!» Мы пошли, смотрели его пейзажи, и Саша, это точно совершенно, хотел один пейзаж спиздить и даже стал его снимать. Я ему запретил это делать, у меня совести немножко больше было.

А где вы познакомились с Харитоновым?

С Сашей я познакомился в Донском монастыре, на этюдах — каждый писал свое. Подходит грязный какой-то бомж, смотрит, да, говорит, «хочешь, я тебе покажу живопись?». Прошли два-три шага, он мне показывает пейзаж свой, блестящий. И мы задружились с ним. Тут он говорит:

— Ну ладно — по такой-то дороге живет Павел Семеныч, у которого я научился треугольнику Синьяка. Вот будешь знать треугольник Синьяка, научишься писать в золотистом, любом колорите, будешь красками пользоваться какими угодно.

Я в первый раз слышу — треугольник Синьяка, магическая какая-то формула вдруг откроется мне. И говорю: «Саша, поехали!» Набрали копейки на электричку, поехали, даже прихватили пол-литра, потому что это как пропуск к Павлу Семеновичу. А Павел Семенович, не знаю откуда, знал треугольник Синьяка. Он писал плакаты, а потом кирял. Приезжаем, нашли дом, дома его нет. Пошли туда, где он пишет плакаты, тоже нет. Потом выходит какой-то малый: «Вы Павла Семеновича ищете? Вот там рядом, кто-то в канаве валяется, идите посмотрите». Подходим, точно он, в отключке уже. Это не анекдот, нормальная быль! Мы его будили, никак, так я и уехал. Потом уже стал читать и понял, что это такое. А Саша мне на своем языке объяснил.

Как-то Саша Харитонов совершил страшную мерзость с Димой Плавинским и со мной. Мы вышли из Донского монастыря, Димочка приехал, Саша и говорит:

— Ну, у тебя что?

— У меня рубль.

— Димочка, у тебя?

— Рубль.