Идеально другие. Художники о шестидесятых

В старой Третьяковке проходит выставка Матвеева — когда они учились в Академии, никаких этюдов с натуры не было, перерисовывали с итальянских оригиналов. И, приехав в Италию на стипендию, он впервые увидел природу, хотя был уже состоявшийся пейзажист! И живая природа так его восхитила, что он остался в Италии. Как оказались в Италии вы?

В Италии я оказался просто: я влюбился в итальянку, она родилась в Таганроге, но долго жила в Италии. Она приехала в Москву, была хорошей переводчицей, подвизалась в «Прогрессе», я женился на ней здесь, во Дворце бракосочетания. Нашими свидетелями были Петр Леонидович Капица и Лиля Брик. А после этого я решил, что пора посмотреть на мир. Диссидентские истории меня не интересовали абсолютно, приехала Марьяна, мы поженились, я жил у нее в Москве без прописки, уже готовился к отплытию, не участвовал ни в чем специально, и все об этом знали. В Италию я поехал как художник, но это ничего не значит — нужно как минимум 10 лет работать, знать критиков, которые тебя выдвигают. Были известные критики, как Энрико Криспольти, который меня знал до приезда в Италию, и он сразу, не спрашивая денег, написал предисловие к моей первой выставке — что было очень важно. И я понял, что в чужой монастырь со своим уставом не входят, — набрался терпения и стал просто жить, сел несколько лет на горбу у Марьяны, она вкалывала, а я мечтал, время от времени писал картины. Я имел честь дружить с одним из самых больших художников Италии, покойным Пьеро Дорацио, он жил совсем недалеко от нас. И он придумал, вместе с мэром Рима, создать музей для народа — украсить мозаикой каждую станцию метро. Нашли хорошего спонсора, «Нестле», и для каждой станции пригласили известных американских и европейских художников и меня. И я имел честь с ним работать, сделал на одной из станций, «Аннонино», большую мозаику, 15 метров в длину и четыре в высоту. Это изумительно благородный человек, очень щедрый, что редко бывает среди коллег. Мне нравятся неаполитанская группа Погано, Васко Бенгини, вместе с ними я выставлялся. Но это не значит, что мы встречаемся, пьем и потом разборки кончаются мордобоем. Иногда, когда у нас есть возможности, мы приглашаем друг друга участвовать в коллективных выставках. Я делал выставки не только в Италии — во Франции, Германии, Штатах.

Вы говорили, что в Италии прежде всего представляетесь как садовник, затем как огородник и потом уже как художник.

Я действительно много копаю землю, сажаю розы, выращиваю помидоры, которые с удовольствием ест Марьяна. И мне это не мешает, наоборот, я отвлекаюсь от живописных проблем, и мне это нравится. Машину «кавасаки» я называю «японской принцессой», в Италии трава растет до двух метров. Моя мечта всю жизнь была — ничего не делать. И я понял: чем больше возрастает эта мечта, тем больше нужно вкалывать. Я живу в деревне, полтора гектара земли, за 18 лет я посадил более 300 деревьев, а вокруг поля, холмы, и только за пять километров городки. Заниматься сельским хозяйством, косить траву очень полезно, там хорошее солнце, хорошее вино, хорошая моя собака. Один или два раза в неделю я ездил в Перуджу и 20 лет бесплатно преподавал военное искусство как мастер тайчичуаня, у меня шестой дан. Но преподавать — очень благородно и неблагодарно одновременно. Я не могу передать мою страсть к чему-то. В конце концов я, как Гурджиев, разогнал всех учеников и живу только с Марьяной и Мишей, моей собакой. Несколько учеников стали просто моими друзьями, приезжают ко мне пить вино и беседовать на разные темы. Пью я красное и белое вино, разных районов, я профессионал. В Абруццо, на берегу моря, мы с приятелем открыли несколько кантин, погребов, которые делают хорошее вино, в розлив, а не в бутылках. В розлив и дешевле и лучше. И мы стали брать 100–150 литров. Потом приезжает Гена Штейнберг или еще какие друзья из России, после этого нужно через месяц делать опять эту культурную вылазку.

Живя в Италии уже больше 30 лет, вы вспоминаете прошлое?