Идеально другие. Художники о шестидесятых

Люся мне сказала: «Я спустилась в музее, а он говорит: „Садитесь, я вас увековечу!“» Она села, он ее нарисовал и влюбился. И на следующий день сделал предложение. Она клюнула: «Мне понравился этот персонаж — нарисовал красивый портрет, и я решила пойти на авантюру». Через месяц-полтора они поженились и летом 61-го года уехали в свадебное путешествие в Тамбовскую область, в Кирсановский уезд, в родовую деревню Зверева, откуда его мама, заниматься творчеством. Там нашли родичей и жили полгода, страдали без хлеба и молока. Той же зимой мы бродили с Эдиком в Тарусе, а они дрались в Кирсанове, с первого же дня начались драки: «Ты меня предаешь, посмотрела на мужика!» Он запрещал бабам смотреть на мужиков, восточный стиль, турецкий султан — надо идти уткнувшись в землю, закрыв волосы платком, а потом возвращаться домой и сидеть, любезничать друг с другом. Домострой! В том же году появился от Люси сын Мишка. Потом он ее бросил, сказал, что она нашла себе в Риге какого-то любовника, он ей не нужен, и скрылся в подвале Плавинского на Смоленке. Потом заделал дочку Веру. Вспоминал он ее всегда, каждый день. «Люсизм» ее называл. Но у него, по-моему, не было никакого желания вернуться в семью, он считал, что он им только помешает жить. Люсю я видел часто, она дружила с Ольгой Свешниковой, которая любила собирать в Коптеве всех старых жен — первую жену Плавинского, первую жену Зверева. Сама Ольга тоже была одно время женой Холина, а потом перешла к Свешникову. Она здорово всегда угощала, накрывала стол, в соседней комнате жил ее сын Сашка от первого мужа. Однажды я пришел — за столом одни жены, провожали Голомштока за границу. Шток сидел с черной бородой, Свешников молча в углу, и молчаливые жены — одна Ольга краснобайствовала.

Друживший с ним Амальрик писал, что «это был гений в потенции, но в потенции неосуществившейся».

Я не могу говорить объективно — потому что сам художник. Но я рисовал картины, а Зверев рисовал жен иностранных дипломатов, получая 300, 200 или 150 рублей, в зависимости от клиента. Если клиент был ему симпатичен, он брал поменьше, с противного — побольше. Говорят, что Зверев сделал 30 тысяч рисунков. Талант у него был от природы замечательный. Но он за 55 лет жизни не сделал ни одной вещи музейного образца. Его современники на Западе сделали много солидных вещей, которыми гордится культура. Но у Зверева не было ни возможности, ни желания сделать капитальную вещь. У Зверева, кроме набросков, ничего нет. Он — автор набросков, у него 30 тысяч набросков. Наброски многообещающие, но капитальной картины он так и не сделал. У него не было условий. Я считаю лучшей эпохой Зверева начало 60-х годов, 61-62-й, когда он сделал серию в 200 иллюстраций к Апулею. Вся коллекция находится у Костаки. Это были потрясающие вещи, чрезвычайно сильные, но это иллюстрации, не картины. Костаки отбирал, Румнев отбирал, академик Работнов брал у него хорошие вещи — но лучшие картины, пейзажи маслом, он сделал на даче Асеевой в Перхушкове в 68-м году. Замечательные пейзажи он делал на мешках, а потом уже ничего не было. В это время работали Базелитц в Германии, Раушенберг в Соединенных Штатах, которые делали капитальные вещи мирового класса. А у Зверева оставались наброски. Он бы сделал картину, но его задушили обстоятельства.

Врубель тоже явление национальное, нельзя его сравнивать с Сезанном или Матиссом.

Есть 15–20 художников, которые сейчас на виду. Но я не знаю ни одного артиста этой эпохи, который мог бы на равных состязаться с западными собратьями. По убожеству они ниже всем — культурой, качеством. Казалось бы, такой дикий народный необыкновенный талант, как Зверев Анатолий Тимофеич. Но когда начинаешь смотреть мировое искусство целиком, по всем странам, приблизительно в каждой стране можно найти по сто человек такого же типа, начиная с 25-го года по 65-й. Листая множество монографий, я натыкался на полные соответствия по технике, цвету, стилю — только лучше, потому что Анатолий Тимофеич с конца 60-х годов стал рисовать овальчики с натуры, халтуру в анфас. Иногда просто без сходства: «глазки, носик, оборотик, вот и вышел ротик». Профиль он уже не рисовал, надоело, три четверти редко попадались, в основном в анфас, особенно иностранцам, которым нужно было быстро начертить заказ. В результате от природы богато одаренный талант не распустился по-настоящему, не осуществился.

Осуществился, но сам по себе! Где бельгийские холсты, французские краски, просторная мастерская? И он превратил свою жизнь в искусство перформанса.