Иисус и иудаизм

Должен признаться, я не нахожу все это убедительным и могу представить себе другие возможности. Даже приняв без возражений аутентичность стиха, можно все же усомниться в том, что преобладающее мнение о его смысле абсолютно надежно. Во-первых, мне кажется очевидным, что нельзя столь безусловно полагаться на то, что слово ephthasen имеет именно такой смысл 52. Откуда мы можем знать, что греческий глагол точно схватывает не только то, что Иисус сказал, но и нюансы, которые он хотел передать? Ясно, что знать этого мы не можем. Если, тем не менее, нам нужно решить, каково его точное значение, мы должны принять во внимание, что оно часто означает «пришло» в смысле «приход предопределен», а не «приход осуществлен». После того как автор «Завещания Авраама» написал, что «чаша смерти» дошла (ephthasen) до Авраама (Зав. Авраама А 1:3), патриарх оставался в живых на протяжении еще девятнадцати с лишним глав 53.

Во-вторых, я не знаю наперед (т.е. если данный стих мне этого не говорит), что Иисус придерживался мнения, согласно которому изгнание бесов было проявлением царства Божьего, и что только обладатель Духа в конце времен мог это делать; или, может быть, что только то, что делал он, могло таковым считаться. Аргументы относительно изолированности, аутентичности и значимости отчасти образуют порочный круг. Они зависят от того, как Иисус представлял себе связь между своими экзорцизмами и эсхатоном, но решение этого вопроса в немалой степени зависит от трактовки рассматриваемого речения. Однако приписываемая Иисусу позиция — что его экзорцизмы были знаками царства — частично основана на мнении, что Мессия (или его глашатай), согласно ожиданиям иудаизма, должен был победить мир бесов и чудесным образом продемонстрировать победу с помощью экзорцизмов 54. Если бы это было так, вероятность того, что Иисус и другие видели его экзорцизмы в этом свете, была бы достаточно велика. Но в действительности такое мнение в литературе найти трудно. В качестве свидетельств обычно приводят Возн. Моисея 10:1 и Зав. Левия 18. но только во втором отрывке говорится именно это 55, что едва ли можно считать свидетельством распространенности данного мнения в иудаизме. Есть подозрение, что в действительности источником веры исследователей в это предполагаемое еврейское эсхатологическое представление является Мф. 12:28, рассматриваемое отдельно от 12:27. По моему мнению, вся аргументация относительно такого отдельного рассмотрения и значимости Мф. 12:23 для понимания того, как сам Иисус представлял себе свою деятельность, больше всего напоминает порочный круг 56. В-третьих, нетрудно привести соображения о пользу того, что Иисус смотрел на свои экзорцизмы иначе. Возможно, он думал, что и другие люди могли изгонять бесов, и поэтому обвинять из-за этого в союзе с сатаной одного только его несправедливо. В конце концов, именно на этом делается главный упор в Мф. 12:27 сл. — в том виде, какой этот отрывок имеет в настоящее время. Что заставляет разделять стихи 27 и 28, кроме предположения, что Иисус должен был считать свою способность уникальной и не мог предполагать таких же способностей у других?' В самом деле, мы имеем любопытное двойное предание о других экзорцистах: а одном отрывке говорится, что те, кто не против Иисуса, за него (Мк. 9:38—41 // Лк. 9:49 сл.), в другом — что те, кто не с Иисусом, против чего (Мф. 12:30//Лк. 11:23). Если какое-то из этих речений аутентично и первоначально относилось к другим экзорцистам 58, мы имеем, в дополнение к Мф. 12:27//Лк. 11:19, еще одно свидетельство, что Иисус не смотрел на свои экзорцизмы как на что-то уникальное. Кроме того, форма, приведенная у Марка (9:38—41), говорит в пользу сохранения Мф. 12:27 и 28 как единого целого, поскольку здесь другие экзорцисты явно объединяются с Иисусом.

Таким образом, если мы уделим основное внимание не отдельно взятому отрывку Мф. 12:28//Лк. 11:20, а отрывкам Мф. 12:27 сл.//Лк. 11:19 сл. и Мк. 9:38—41//Лк. 9:49 сл., мы придем к мнению, существенно отличному от мнений Бультмана, Перрина и многих других: а именно, что своим экзорцизмам Иисус придавал такое же значение, что и экзорцизмам других. Можем ли мы с уверенностью, превышающей разумные сомнения, утверждать, что одна из этих интерпретаций правильна, а другая — нет?

На это немедленно возразят, что есть другие факты, свидетельствующие о том, что Иисус придавал своей миссии особое значение. Против этого я ни в коей мере не возражаю. Но имеет ли особое значение его способность изгонять бесов? Можно ли описать его концепцию прихода царства, со всеми ее нюансами, на основе Мф. 12:28//Лк. 11:20? И то, и то кажется мне по меньшей мере не очевидным.