Иисус и иудаизм

Второй интересный момент, связанный с этой категорией речений, — их особая, а на самом деле исключительная связь с Евангелием от Матфея. Они занимают в нем видное место, и редакции соответствующих отрывков в этом евангелии более согласованы, чем в остальных, но предположить, что все это было создано евангелистом Матфеем, невозможно. Чтобы правильно рассортировать эту часть материала, нужно было бы решить синоптическую проблему 33* и, кроме того, проанализировать работу Матфея как редактора. Вместо этого я предложу набросок возможного (и, на мой взгляд, правдоподобного) сценария. Евангелист Матфей заканчивает повествование стихом 28:20. В этом стихе он подхватывает выражение «конец века» и благополучно относит его к неопределенному будущему. «Интерпретация притчи о плевелах» принадлежит некоему промежуточному редактору или автору. Он же, возможно, и написал сцену суда в Мф. 25. Евангелист Матфей (в данном сценарии) не является автором этих двух отрывков. Его мысль занята скорее продолжающейся миссией и индивидуальным вхождением последователей Христа «в царство небесное» *9. Так или иначе, в Евангелии от Матфея собрано необычайно много материала, связанного с темами «Сын человеческий придет судить», «ангелы» и «конец века». Возможно, здесь просматриваются интересы промежуточного редактора.

Наше третье, и наиболее важное для настоящей работы, наблюдение состоит в том, что общая тема небесной личности, которая приходит с ангелами, очень древняя и, вполне возможно, восходит к Иисусу. Самое раннее свидетельство — 1 Фесс. 4:15—17, Павел пишет, что по «слову Господню»

...мы живые, остающиеся по пришествия Господа, отнюдь не опередим усопших, 16 потому что сам Господь при призывном кличе, при гласе архангела и трубе Божией, сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут прежде; 17 затем мы живые, оставшиеся, вместе с ними восхищены будем на облаках для встречи с Господом в воздух ...

Неясно, включает ли «слово Господне» стихи 16 и 17, но, судя по заключению в стихе 18 «утешайте друг друга словами этими», это вполне вероятно. В любом случае, сходство этого отрывка с синоптическими изображениями Сына человеческого грядущего с ангелами, сопровождаемого звуком трубы, в то время, когда некоторые еще живы (Мф. 24:30 сл. пар.; Мф. 16:27 ст. пар.), настолько велико, что трудно не прийти к выводу, что и в том, и в другом случае отражено предание, которое еще до Павла приписывало их Иисусу 90. Сходство между Павлом и Матфеем впечатляет больше всего, так как только у Матфея говорится отрубе (24:31). Но и без этой фразы связь очень тесная.

Многие ученые считают эти стихи в послании Павла «словами Господа», которые были переданы воскресшим Господом через пророка: т.е. не аутентичными 91. Эту гипотезу я считаю возможной, но не доказуемой. Я все же думаю, что это речение, по крайней мере, было известно до Павла.

Второе по важности свидетельство — это Мф. 16:27, приведенное выше вместе с параллельными местами из Марка и Луки. Это речение фактически никогда не обсуждается, поскольку при механическом следовании гипотезе двух источников оно оказывается вторичным по отношению к Мк. 8:38, которое само, очевидно, было христианизировано 92. Однако влияние христианской редакторской активности видно только в той части Мк. 8:38, которая у Матфея отсутствует. Как было отмечено выше, в приведенном у Матфеем речении нет ни подразумеваемого тождества между Иисусом и Сыном человеческим (как у Луки и Марка), ни темы «стыдиться Сына человеческого (= Иисуса)». Матфей полностью согласен с Марком и Лукой, что те, кто отверг Сына человеческого = Иисуса, будут отвергнуты им на небесах (см. Мф. 10:22, 32 сл.), но он дает иное речение, сконцентрированное исключительно на пришествии Сына человеческого и хорошо согласующееся с I Фесс. 4:16. Более вероятно, что Матфей следует иной традиции, не той, которую мы находим в версии речения Мк. 8:38; он отклоняет последнюю и создает собственную версию.

Третье свидетельство — это еще одно принципиальное речение о приходе Сына человеческого, Мф. 24:30 сл.//Мк. 13:26 сл. Это речение обычно отбрасывают, спор идет только о том, отражает ли оно еврейскую эсхатологическую традицию, проникшую в синоптические евангелия, или является продуктом христианского творчества 4*’.