Институт

Эванс дремал, Люк был мертв для всего мира. И только Миссис Сигсби не спала и сидела прямо, не сводя глаз с лица Тима. В этих широких невыразительных глазах было что-то от рептилии. Последние болеутоляющие таблетки Дока Роупера могли бы вырубить ее, но она отказалась, несмотря на довольно сильную боль. Она избежала серьезного огнестрельного ранения, но даже царапина причиняла много боли.

— Полагаю, у вас есть опыт работы в правоохранительных органах, — сказала она. — Все дело в том, как вы себя ведете, и в том, как вы отреагировали — быстро и ловко.

Тим ничего не ответил, только посмотрел на нее. Он положил Глок рядом с собой на сиденье. Стрелять из пистолета на высоте 39 000 футов было очень плохой идеей, но зачем ей это, даже если они были бы на гораздо меньшей высоте? Он вез эту сучку именно туда, куда она хотела попасть.

— Я не понимаю, почему ты согласился с этим планом. — Она кивнула на Люка, который — с перепачканным грязью лицом и забинтованным ухом — выглядел гораздо моложе своих двенадцати лет. — Мы оба знаем, что он хочет спасти своих друзей, и я думаю, что мы оба знаем, что план глуп. Идиотский, ведь правда. И все же ты согласился. Почему, Тим?

Тим ничего не ответил.

— Почему ты вообще ввязался в это дело, вот для меня загадка. Помоги мне разобраться.

Он не собирался этого делать. Одним из первых постулатов, которым его наставник научил его в течение четырех месяцев испытательного срока, был: Ты допрашиваешь преступников. И никогда не позволяешь преступникам допрашивать тебя.

Даже если бы он был расположен к беседе, он не знал, что мог бы ответить, звучащее хоть немного здраво. Мог ли он сказать ей, что его присутствие на этом ультрасовременном самолете, который только богатые мужчины и женщины могли видеть изнутри, было случайностью? Что однажды человек, летевший в Нью-Йорк, вдруг поднялся на борт гораздо более обычного самолета, согласившись уступить свое место за наличные и гостиничный ваучер? Что все — поездка автостопом на север, дорожная пробка на шоссе I-95, поездка до Дюпре, работа ночным стучащим — последовало из этого единственного импульсивного поступка? Мог бы он сказать, что это судьба? Что он был перенесен в Дюпре рукой какого-то космического шахматиста, чтобы спасти спящего мальчика от людей, которые его похитили и хотели использовать его необыкновенный ум, пока он не будет исчерпан? И если это так, то кто же тогда Шериф Джон, Таг Фарадей, Джордж Баркетт, Фрэнк Поттер и Билл Уиклоу? Просто пешки, которые были принесены в жертву в большой игре? А что он за фигура? Было бы неплохо считать себя хотя бы конем, но, скорее всего, он был всего лишь еще одной пешкой.

— Ты точно не хочешь эту таблетку? — Спросил он.

— Ты ведь не собираешься отвечать на мой вопрос?

— Нет, мэм. — Тим повернул голову и всмотрелся в кромешную тьму и редкие огоньки внизу, похожие на светлячков на дне колодца.

11

Полночь.

Спутниковый телефон выдал свой хриплый крик. Стэкхаус ответил. Голос на другом конце провода принадлежал одному из дежурных надзирателей, человеку по имени Рон Черч. Запрошенный фургон уже на месте — в аэропорту, сказал Черч. Дениз Олгуд, дежурный лаборант (хотя сейчас все они были на дежурстве), ехала за Черчем в Институтском седане. Идея заключалась в том, что, оставив фургон на летном поле, Рон вернется обратно вместе с Дениз. Между этими двумя кое-что было, о чем Стэкхаус знал. В конце концов, это его работа — все знать. Он был уверен, что, пока мальчик едет сюда, Рон и Дениз поедут куда угодно, только не в Институт. Это было нормально. Хотя многочисленные случаи дезертирства были печальны, возможно, это было и к лучшему. Пришло время подвести черту под этой операцией. Для заключительного акта останется достаточно преданных ему людей, и это было все, что имело значение.

Люк и его друг Тим приедут сюда, в этом у него не было никаких сомнений. Для шепелявого человека на другом конце Нулевого телефона все закончится либо хорошо, либо плохо. Все было в руках Стэкхауса, и это было облегчением. Он полагал, что носил эту черту фатализма как дремлющий вирус с тех пор, как служил в Ираке и Афганистане, и просто до сих пор не понимал, что это такое. Он сделает все, что в его силах, а это максимум, что может сделать любой мужчина или женщина. Собаки лают, караван идет.

В дверь постучали, и в комнату заглянула Розалинда. Она что-то сделала со своими волосами, и это было к лучшему. Он уже не был так уверен насчет наплечной кобуры, которую она сейчас носила. Это было немного сюрреалистично, как собака в праздничной шляпе.

— Здесь Глэдис, мистер Стэкхаус.

— Пусть войдет.

Вошла Глэдис. Под подбородком у нее болтался респиратор. Глаза у нее были красные. Стэкхаус сомневался, что она плакала, так что раздражение, вероятно, было вызвано тем лекарством, которое она приняла.