Институт

Он велел себе не думать об этом, но, конечно же, у него ничего не вышло. Постарайтесь не думать о белом медведе, сказал однажды Федор Достоевский, и вы увидите, что проклятая тварь приходит на ум каждую минуту.

— Мам?

— Что?

— Как ты думаешь, память — это благословение или проклятие?

Она ответила без раздумий, одному Богу известно, что такое она себе в этот момент представляла.

— И то и другое, дорогой.

6

В два часа этим июньским утром, когда Тим Джеймисон совершал свой привычный ночной обход по главной улице Дюпре, в одном из пригородов северной части Миннеаполиса черный внедорожник свернул на Уайлдерсмут-драйв. Это было безумное название для улицы; Люк и его друг Рольф называли ее Уайлдерсмуч-драйв, отчасти потому, что это делало название еще более безумным, а отчасти потому, что оба частенько грезили о страстных поцелуях с девушками[43].

Внутри внедорожника находились мужчина и две женщины. Он был Денни, они — Мишель и Робин. За рулем сидел Денни. На полпути по извилистой тихой улице он выключил фары, подъехал к обочине и заглушил двигатель.

— Ты уверена, что он не ТП? Потому что я не захватил свою шапочку из фольги.

— Ха-ха, — сказала Робин совершенно ровным голосом. Она сидела на заднем сиденье.

— Он просто обычный ТК, — сказала Мишель. — Ничего такого, из-за чего можно было бы прудить в трусы. Давайте начинать.

Денни открыл консоль между двумя передними сиденьями и достал спутниковый телефон, похожий на раритет из девяностых: массивный прямоугольный корпус и короткая антенна. Он протянул его Мишель. Пока она набирала номер, он открыл фальшдно консоли и достал тонкие латексные перчатки, два Глока 37 и аэрозольный баллончик, в котором, судя по этикетке, находился освежитель воздуха Глейд. Он передал один из пистолетов Робин, другой оставил себе, а аэрозольный баллончик отдал Мишель.

— Мы идем большой командой, мы идем, — пропел он, натягивая перчатки. — Рубиново-красным, рубиново-красным, сейчас все зальем.

— Бросай это школьное дерьмо, — сказала Мишель. Потом в трубку, прижав ее к плечу, чтобы было удобней надевать перчатки:

— Саймондс, вы меня слышите?

— Слышу, — ответил Саймондс.

— Это Рубиново-красные. Мы на месте. Вырубайте систему.

И стала ждать команды от Джерри Саймондса, висящего на другом конце. В доме Эллисов, где сейчас спали Люк и его родители, в прихожей и на кухне разом отключились пульты сигнализации ДеУолт[44]. Наконец, Мишель получила добро и показала своим товарищам по команде большой палец.

— О'кей. Готово.

Робин перекинула небольшой рюкзачок, похожий на дамскую сумочку среднего размера, через плечо. Когда они выходили из внедорожника с номерами патрульных штата Миннесота, внутреннее освещение в салоне не загорелось. Они гуськом прошли между домом Эллисов и соседним домом Дестинов (где Рольф уже видел седьмой сон, и в данный момент ему, возможно, снилось, как он страстно целуется) и через кухню зашли внутрь, Робин вошла первой, потому что у нее был ключ.

Они остановились у кухонной плиты. Из рюкзачка Робин достала два компактных глушителя и три комплекта легких очков ночного видения на эластичных ремешках. Очки придавали их лицам насекомоподобный вид, но делали темную кухню светлой. Денни и Робин навинтили глушители. Мишель прошла через гостиную в коридор, а затем направилась к лестнице.

Они медленно, но уверенно двинулись наверх. Там, в коридоре второго этажа, была постелена ковровая дорожка, которая заглушала их шаги. Денни и Робин остановились перед первой закрытой дверью. Мишель подошла ко второй. Она оглянулась на своих партнеров и сунула аэрозоль под мышку, чтобы можно было поднять обе руки с растопыренными пальцами: десять секунд. Робин кивнула и подняла вверх большой палец.

Мишель открыла дверь и вошла в спальню Люка. Петли слабо заскрипели. Фигура на кровати (ничего не было видно, кроме пучка волос) слегка пошевелилась, потом затихла. В два часа ночи ребенок должен был быть мертв для всего мира, пребывать в самой глубокой части своего сна, но только не этот. Возможно, гениальные дети спят не так, как обычные, кто знает? Уж точно не Мишель Робертсон. На стенах висели два плаката, оба были видны через очки ночного видения. На одном был изображен скейтбордист в полете — колени согнуты, руки вытянуты, запястья подняты. На другом — фотка Рамонес, панк-группы, которую Мишель слушала еще в старшей школе. Она подумала, что они уже, должно быть, все мертвы, свалили на великий небесный Рокавэй Бич[45].

Она пересекла комнату, продолжая мысленно считать: четыре… пять…

На шестой ее бедро ударилось о прикроватный столик мальчишки. На нем стоял какой-то кубок, и он упал. Звук при этом был негромкий, но парень перекатился на спину и открыл глаза.

— Мам?

— Конечно, — сказала Мишель. — Как скажешь.