Интернатские. Сентиментальность в бою неуместна

По закону в пределах ближайших семидесяти двух часов, то есть трёх суток, необходимо получить у районного прокурора санкцию на арест горе-убийцы с предъявлением ему официального обвинения, или – отпустить это общественно опасное лицо под такую же подписку о невыезде, как и его жену. И тогда это лицо может в очередном пьяном угаре натворить ещё неизвестно каких дел. А если по совести… таких злых мачех, как жена Сухорукова, в некоторых народных сказках даже добрый Дед Мороз не щадил за их бесчеловечность, наказывая, в назидание другим, в меру жёстко. Да и общественное мнение в городке однозначно на стороне Сухоруковых-мужчин. Только вот незадача: наказывая по-справедливости мачеху, придётся отдавать под суд и отца близнецов. А их потом куда? В детский дом – жалко. Уж больно хорошие парнишки. Как сообщили из школы, оба – круглые отличники. А в такой грубой среде, как детдом, испортиться могут легко и быстро. Но, намного ли лучше им сейчас в такой семье? Да-а, задачка…

После долгих и сложных дебатов и размышлений стражи правопорядка решились-таки на должностное «упущение», а если честно – на прямое нарушение: вместо чёткого следования букве закона попробовать найти компромисс с потерпевшей-подозреваемой, истязательницей ребёнка и одновременно жертвой нападения мужа-пьяницы и, если она согласится отозвать своё заявление о покушении Сухорукова на её жизнь, аннулировать оба возбужденных уголовных дела.

Мария пошла на такой компромисс не сразу. Сначала была непреклонна: такому изуверу и придурку, как злостный пьяница и дебошир Сухоруков, место – только в тюрьме, а его гадёнышам-сынкам – в детской исправительной колонии. Но под дружным безапелляционным давлением соседей, которые всерьёз грозились кончить дело самосудом над ней, совершившей многократно более тяжкое , чем Сухоруков, преступление, тщательно взвесила все «за» и «против», и нехотя уступила, выдвинув ряд условий. Во-первых, милиция арестовывает, и на этот раз окончательно, Сухорукова при его малейшей попытке какой-либо агрессии по отношению к ней. А во-вторых, Николай обязан окончательно же избавить Марию от Барбоса. Ведь после нашумевшего и известного теперь всему городку происшествия от мстительного пса можно ждать самого худшего. Да и за растерзанных Барбосом в ту ночь кур, хочешь, не хочешь, а придётся выплатить в пользу их хозяев немалую компенсацию. Имеет ли право жить после всего этого такая собака?..

Все первые сутки после освобождения Николая Захаровича из-под стражи супруги не разговаривали друг с другом. Спать ночью легли не раздеваясь и не выключая света, в разных комнатах. Окна и двери, по настоянию Марии, благо погода позволяла, оставались открытыми нараспашку – в интересах её безопасности: чтобы в случае хулиганских действий Николая можно было максимально быстро выскочить на улицу и позвать на помощь. Сухоруков иронически отнёсся к таким предосторожностям жены, но разубеждать её не стал: пусть побоится, больше уважать будет, с-сука…

На вторую ночь свет погасили. Ложились, хотя и в разных помещениях, но уже относительно по-мирному, раздевшись до нижнего белья. Окна не закрывали, но входную дверь Мария на этот раз заперла на крючок – наряду с остатками страха перед Николаем Она панически боялась внезапного

нападения Барбоса, который своими крокодильими зубищами вмиг кого хочешь загрызёт насмерть, и никакую милицию позвать не успеешь.

А на третью – где ты, логика?! – они молча, не сговариваясь и, как в былые мирные ночи, полностью обнажившись-разнагишавшись, улеглись вместе-рядышком под своё привычное супружеское одеяло…

До конца недели все непростые формальности с полузаконным прекращением, фактически полным аннулированием уголовных дел были завершены. Порвать-уничтожить заявления и письменные показания просто, а как скрыть факты нахождения Сухорукова-старшего за решёткой в течение трёх суток, лечения Сухорукова-младшего в больнице и нахождения там же второго Сухорукова-младшего? Первая же прокурорская проверка работы отделения милиции может причинить много неприятностей его руководству, вплоть до лишения должностей и званий… Но очень уж редкая по драматизму история, очень уж жаль пацанят…

Однако, хоть и закрыто было, при всех сомнениях, переживаниях и опасениях это необычное дело, тем не менее, как ни странно, общественное мнение в городке не только не смягчилось против Марии, пошедшей на компромисс со следствием, а наоборот, ещё более ожесточилось. А с Николаем Захаровичем, которого все в один голос жалели, пока он томился в милицейской камере, теперь перестали здороваться даже ближайшие соседи – ведь он позорно простил злую и жестокую мачеху, чуть было ни за понюшку табаку не угробившую его родное дитя.

– А если б не простил? – огрызнулся он однажды на упрёк сидевших на лавочке и щёлкавших семечки нескольких соседок, мимо которых случайно проходил. – Значица, и она меня не простила б! И посадила б за милу душу годков эдак на несколько. А пацаны? Даром, что без матери, так теперича ещё б и без отца остались. Сиротами круглыми…