Интернатские. Сентиментальность в бою неуместна

– Да ты послушай, грозная моя… по словам балаболок этих ущербных, моим пацанам, чем жить с таким, по их сволочному мнению, не самым образцовым в мире отцом, лучше пойти в детдом или какой-то там интернат, и будто бы там они сыты и одеты-обуты будут. Хм-м.. ну, детдом ты, маета безродная, сама прошла, знаешь, что это такое, и пусть эти страхолюдные соседки сами туда шуруют. А вот интернат – это что за хренотень такая добряческая, что всем там и сытно, и тепло?

У Марии от удовольствия сладко заныло под ложечкой. Так сложно шла к разговору на животрепещущую тему, и вот на тебе – сам же Николай его и затеял. Теперь главное – не сорвать, довести до нужного результата обсуждение так удачно затронутого.

– Я тоже слышала про интернаты, и – только хорошее. Но тебе об этом не решалась рассказывать, думала – не так поймёшь. Боялась и детей ненароком настроить против себя: могли бы подумать, чего доброго, что сплавить их хочу с глаз долой. А у меня и в мыслях такого никогда не было.

– Да уж настроила, бляха-муха, хуже некуда! В рот те…

– А что, я одна во всём виновата? Сам-то где был, когда они собаке скормили всё со стола в Пасху?

– Заглохни, с-с… – взъерепенившись, да тут же вспомнив, что буянить ему теперь никак нельзя, «посодют ведь за милую душу», и еле-еле, но всё же сдержав желание заехать жене в ухо, Сухоруков оборвал свою привычную-обычную грубость на полуслове. – Разгуделась, как дырявая баржа на мели! Так что, говоришь, за интернаты такие хорошие?

– Там учиться, люди рассказывали, намного лучше и легче, чем в простой школе. Уроки делают все вместе под присмотром воспитательш. Одевают там и обувают полностью, а к каждому празднику даже новое шмотьё выдают, прямо – с ног до головы.

Сухоруков опять задумчиво поскрёб в затылке, достал из красной пачки с надписью «Спорт» сигарету, закурил, обдав Марию вонючим дымом. Та закашлялась, но грубить на этот раз не рискнула – ведь после взаимных оскорблений их разговор почти наверняка опять прервался бы страстной постельной баталией, в результате которой муж, как это периодически случалось с ним, мог мгновенно заснуть как убитый. А этого допустить сейчас было никак нельзя – Николай вот-вот заглотит наживку, и дело сделано: мальчишки этой же осенью исчезнут с её глаз подальше, наверняка – за пределы района.

– И почём вся эта трихамундия? Ну, одёжа там, обувка и остальное. Ведь всё на этом свете стоит денег, до бесплатного коммунизма мы пока, вроде, не дожили. И как там кормят?

– Я узнавала уже, – проговорилась Она, выдавая свою явно не случайную осведомлённость, на которую Николай, к счастью, не обратил внимания, – кормят хорошо, в детской столовой прямо при интернате, цельных четыре раза на дню. Полное обеспечение во всём. А платить, так это берут с кого как. Кто совсем ничего не платит, если нечем. С нас запросят, может, рублей двадцать-тридцать в месяц за двоих. Как раз хватит пенсии, которую Илюха с Колюхой за мать4 получают.

– Да ни хера они не получают, чего ты, бляха-муха, брешешь? Ты же сама и огребаешь всю эту пенсию, в рот тебе пиратский корабль!

– А куда я её трачу? Всё на продукты и уходит.

– Много я вижу продуктов на столе…

– Вот в интернате и отъедятся как следует, от пуза! Оттуда все очень даже поправимшись приезжают на каникулы.

– Ты, сучара хитромудрая, сбегала бы лучше в магазин за чекушкой, что-то без бутылки трудно разобраться в этом деле.

– Щас, разбежалась! С моими фофанами под глазами лишний раз позориться на людях?

– Ладно, сам схожу. Сегодня ведь ещё и разговор с псиной предстоит, если отловлю, конечно. Надо бы хряпнуть для храбрости.

Мария возражать не стала. Пусть этот притырошный сегодня хоть зальётся, но с интернатом надо дорешать до конца, да и с собакой закрыть,

наконец, чересчур затянувшийся вопрос.

Глава 9. КАЗНЬ

Купив четвертинку водки, уже на подходе к дому Николай Захарович увидел наблюдавшего за ним издалека Барбоса. Пёс, неделю уже не живший дома, нисколько, впрочем, не отощал и выглядел вполне прилично. Сухоруков позвал его нарочито бодрым голосом, но тот реагировал на зов не очень активно, будто чуя в тоне этого голоса какой-то подвох. Развернув купленную на закуску колбасу, Николай Захарович поманил ею Барбоса, который, решившись, наконец, приблизиться к хозяину, с благодарностью принял деликатесную подачку. Как только они, бок о бок, вошли во двор, Николай Захарович продел под ошейник пса конец приготовленной заранее верёвки и завязал флотским, по старой памяти, узлом. Второй конец привязал к нижнему суку дерева и пошёл в дом «хряпнуть для храбрости».