Историческая наука и некоторые проблемы современности. Статьи и обсуждения

Наконец, последнее замечание – по поводу Великой французской революции, якобинизма и «Термидора». Здесь у нас намечаются какие-то новые веяния, и, по совести сказать, мне чрезвычайно трудно примирить их с ленинским подходом к изучению и пониманию особенностей якобинской диктатуры. Совершенно очевидно, что Ленин всегда оценивал якобинизм, якобинскую диктатуру, якобинский Конвент как великий взлет во всемирной истории. Меньшевиков Ленин всегда рассматривал, как жирондистов русской революции – и до раскола, и позднее, он неизменно прибегал к этой исторической аналогии, подчеркивая, например, в 1913 г. в письме к Шаумяну: «Мы за якобинцев против жирондистов» в вопросе о централизации и федерализме[538]. Конечно, Ленин превосходно понимал буржуазную и историческую ограниченность якобинцев, но все же он неизменно подчеркивал, что они были «якобинцами с народом». Не «бешеных» – Ленин о них никогда не упоминал, хотя внимательнейшим образом изучал книгу Кропоткина и настоял на ее переиздании после Октября, – а именно якобинцев Ленин считал лучшим типом революционеров. Люди, знавшие близко Ленина в период реакции, вспоминают, что на упреки в известном пристрастии к Плеханову, «влюбленности» в него, Ленин отвечал: «В Плеханове живет подлинный якобинец», а в его устах это была высокая похвала. И.И. Скворцов-Степанов в 1924 г., после смерти Ленина, рассказал, с каким восторгом, ночью Владимир Ильич читал его книжечку о Марате.

Между тем у нас некоторые товарищи склонны рассматривать якобинцев, якобинскую диктатуру как «террористический режим» буржуазии, направленный в равной мере и против сторонников феодализма, и против народных масс[539]. Как это согласовать с ленинским определением «якобинцы с народом»? Забывают об одной мысли Энгельса, которую Ленин высоко ценил и блестяще развивал на русском примере (Ленин ее вспоминал даже в 1921 г.), – о том, что подлинно великие буржуазные революции для закрепления буржуазных завоеваний должны были идти дальше своих непосредственных задач. Именно это и сделали якобинцы, опираясь на санкюлотов, на крестьянство, на народные массы, проводя политику экономического регулирования, ограничения капитализма, противодействия капиталистическому накоплению. Для того чтобы началась «оргия буржуазии» при Директории, и нужно было устранить «добродетельных» якобинцев типа Робеспьера.

В основном Я.С. Драбкин прав, когда он говорил о термидоре и его причинах (хотя кое в чем замечательные ленинские слова об опасности термидора, которые он сам же привел, и расходятся с тем, что утверждал Яков Самойлович). Но он все же счел нужным в своем докладе подчеркнуть ошибки Робеспьера и его единомышленников. Очевидно, он имел в виду то, что некоторые именуют «террористическим режимом». Это требует специального обсуждения и анализа. Но мне хотелось бы подчеркнуть, что вовсе не эти «ошибки робеспьеристов» явились главной причиной термидора. Основным фактором, обусловившим переворот, явились вовсе не «террористические» действия. Их могло бы и вовсе не быть, и все же робеспьеристы были бы свергнуты – и не из-за их «ошибок», а именно за то, что и ценили в них Маркс и Ленин. Именно якобинцы, робеспьеристы нашли в себе мужество повести буржуазную революцию дальше ее непосредственных задач, и как раз это вызывало к ним бешеную ненависть всех Тальенов, Баррасов и Фуше, всех людей, мечтавших о полной свободе капиталистического обогащения, от маленького фермера до Камбасереса. Не «ошибки робеспьеристов», а как раз их заслуги, их «неподкупность» – вот что в первую очередь вызывало неизбежность их низвержения, неизбежность термидора, стремление вернуть буржуазную революцию в ее «законные границы». И не случайно Ленин как раз в острейший период (конец зимы – весна 1921 г.), когда нам приходилось отражать натиск мелкобуржуазной стихии, вспомнил о якобинцах накануне термидора и вовсе не в плохом смысле, а с глубоким сочувствием, вскрывая вместе с тем их слабость, их непонимание тех экономических рычагов, которыми можно отразить и отбить мелкобуржуазный натиск. В этом смысле можно сравнить термидор и Кронштадт. Но Робеспьер не был кронштадтцем, и именно это было главной причиной низвержения Робеспьера, победы термидорианской реакции.

Вскрывая историческую ограниченность робеспьеристов, анализируя их подлинные ошибки, нет нужды, мне думается, принижать и искажать подлинную историческую роль «якобинцев с народом», к которым Ленин до конца своей жизни относился с величайшим уважением.

М.М. Карлинер