Я вполне согласен с В.Ф. Шелике в том, что многие понятия и термины нуждаются в уточнении. Несомненно, научный инструментарий, которым мы пользуемся для более глубокого проникновения в сущность явлений исторического процесса, требует обновления. Но я не разделяю ее опасений, что понятие революции может для нас, марксистов, «исчезнуть». Я уже говорил, что если оставить в понятии революции только то, что свойственно
А.А. Галкин высказал много интересного о перспективах революционного движения в развитых капиталистических странах, хотя не все его прогнозы представляются мне бесспорными. Исходя из особенностей социальной революции нашего времени он, во-первых, ставит под сомнение вообще правомерность выделения социальной революции, как части, из революционного процесса; во-вторых, возражает против рассмотрения социальной революции «как единовременного акта». Что касается второго, то, по-моему, в докладе не было дано повода для такого понимания. В истории бывали революции и кратковременные, и более продолжительные, причем последние явно преобладали. В этом смысле заслуживает внимания и мысль В.Ф. Шелике относительно революции-процесса. Но все же здесь необходима и определенная грань, сколь бы подвижной она ни была, иначе будет стерто не только отличие революции от иных форм революционной борьбы, но даже различие между процессом революционным и эволюционным. Соображения А.А. Галкина о проблеме «промежуточных этапов», о том, что решение революционных задач не следует откладывать до созревания кризисной ситуации, видимо, правильны (эта мысль развивается и в выступлении К.Ф. Мизиано), но разве эти действия, даже если они действительно революционны по своему значению, можно уже считать социальной революцией?
Возвращаясь к первой части замечания А.А. Галкина, хочу сказать, что соотношение социальной революции и революционного процесса не может быть выражено однозначно. В процессе своего становления социальная революция как бы впитывала в себя, концентрировала в себе наиболее эффективные элементы революционного процесса. Когда же она стала исторически закономерным явлением, ее функции изменились и продолжают меняться, о чем интересно говорил М.Я. Гефтер. Но каковы бы ни были формы ее проявления в настоящем или будущем, она является определенной кульминацией революционного действия, причем ее сердцевиной остается «традиционный» вопрос о классовом сдвиге в руководстве обществом и государством. И в век космоса и кибернетики без такого «архимедова рычага» не обойтись. Эта мысль, в том или ином выражении, была поддержана многими участниками обсуждения.
В выступлении Г.Г. Дилигенского интересно сказано о роли революционного сознания. Мне представляется особенно важной мысль об утопизме в революции. Общепризнана роль социальных утопий в движениях масс эпохи классических буржуазных революций. Значительно сложнее определить место утопий в революционном процессе последующих эпох, особенно же современности. Во всяком случае, нельзя закрывать глаза на то, что социальная утопия продолжает жить в глубинах народных «низов», накладывая отпечаток и на демократические и даже на социалистические революции XX в. С этим связан также вопрос о соотношении стихийности и сознательности, к которому с разных сторон подошли в дискуссии Г.М. Новак, Е.Н. Городецкий, П.В. Волобуев, М.М. Карлинер и другие товарищи.
В.М. Далин справедливо предостерег от «схоластики определений». При этом он затронул важный, и для меня лично очень интересный, вопрос о характере Ноябрьской революции 1918 г. в Германии. Как известно, в течение многих лет он был предметом серьезных научных дискуссий советских и немецких историков-марксистов, в которых и мне довелось принимать участие. Я не касался этого вопроса в докладе, но уж коли он поднят, придется на него ответить, хотя неизбежно краткий ответ, конечно, будет неполным.