Исходя из сказанного и я, и (как замечает В.М. Далин) «большинство наших советских и немецких товарищей» считаем Ноябрьскую революцию в Германии буржуазно-демократической, а не потерпевшей поражение пролетарской. История действительно оказалась богаче и «хитрее», чем это казалось раньше. Впрочем, принятая сейчас характеристика Ноябрьской революции нисколько не мешает нам рассматривать ее как составную часть той первой волны международной революции, которая прокатилась по Европе вскоре после Великого Октября. Я уже отмечал в докладе, что начавшаяся всемирно-историческая эпоха социалистической революции включает в себя многочисленные бои разного уровня и значения, направленные против общего врага – империализма. То «несоответствие» факторов, которое определило характер германской революции,
Мне очень симпатична та горячность, с которой В.М. Далин вступился за якобинцев, когда ему показалось, что собираются принизить их роль. Но я еще раз перечитал свой доклад и убедился в том, что нисколько в этом грехе не повинен. В первый раз я упомянул о якобинцах, желая подчеркнуть роль руководителей народных движений в переломные моменты революции. Сказанное мною никак нельзя истолковать в том духе, что «ошибки робеспьеристов» были
Мне кажется, что следует согласиться с мыслью К.Л. Майданика о целесообразности «глубоких рейдов» в теорию революции, выдвижения новых научных гипотез и проверки их фактами. Не возражая против смелости поиска, я считаю, однако, важным условием его – рачительное, хозяйское отношение к уже накопленному опыту. К сожалению, К.Л. Майданик подчас чересчур строг по отношению к сложившейся научной традиции и вместе с тем небрежен при формулировании собственных идей.
Предлагаемая им типология революций нового и новейшего времени содержит, на мой взгляд, интересные моменты, однако в целом вряд ли может быть принята. Ограничусь лишь самым кратким объяснением. Отвергая все ныне принятые критерии классификации, К.Л. Майданик справедливо критикует неверные подходы к определению характера революций, особенно новейшего времени. Но совершенно не убедительно то, что он при этом отбрасывает и принципиальное противопоставление буржуазных и социалистических революций. Альтернативность и многовариантность современных революций не может служить для этого сколько-нибудь достаточным основанием.
Выдвинутый К.Л. Майдаником критерий классификации – тип кризиса общественной структуры, выражением и разрешением которого является революция, – лишь формулировочно отличен от традиционного. Для определения характера революций он, на мой взгляд, не годится, так как не принимает в расчет действие субъективного фактора, о котором подробно сказано выше. Представляется мне необоснованной и периодизация кризисов, которая лежит в основе классификации. Что касается первого типа, то для характеристики классических буржуазных революций новая типология, по-видимому, кроме некоторых терминов, ничего существенного не дает. Второй тип кризисов и революций весьма произвольно объединяет процессы различных уровней – от России до Латинской Америки включительно. Хронологические рамки его тоже весьма широки – от начала XX в. (и даже от Парижской коммуны) до наших дней и дальше. Выносимый здесь «за скобки» множитель содержит явления разнопорядковые, не составляющие системы. Смысл этой операции проясняется лишь тогда, когда обнаруживается желание автора противопоставить второй тип третьему – кризису зрелого монополистического капитализма. Но этот третий тип существует пока лишь как тенденция. И тезис К.Л. Майданика, что он должен соответствовать «классическим социалистическим революциям, предсказанным Марксом и Энгельсом», еще требует доказательств. Сомневаюсь, что это противопоставление продвинет нас вперед в понимании прошлых или грядущих революций.
В заключение хочу еще раз подчеркнуть, что считаю проведенную дискуссию не только интересной, но и плодотворной. В ней чувствуется биение творческой мысли, а это само по себе уже определенный вклад в наше общее нелегкое дело развития и совершенствования знаний о проблематике социальных революций.