Историческая наука и некоторые проблемы современности. Статьи и обсуждения

Б . Ф . Поршнев . Мыслима ли история одной страны?

[568]

Речь пойдет о том, законна ли в теоретическом смысле такая абстракция, как изоляция развития одной страны от окружающей ее исторической среды. Каждый историк знает, что это – абстракция, ибо на самом деле обособленной страны не существует. Но в ходе исследований всякая наука прибегает к абстракциям, к мысленным моделям и упрощениям. Многие историки отвлекаются от тех сторон действительности, которые выходят за пределы их социального исследования и описания. Скажем, рассматривая экономическую историю определенного места и времени, отвлекаются от идеологии. Отвлечение, абстракция есть орудие познания. Вопрос может идти лишь о том, с какого момента абстракция способна вести к заблуждению и порождать иллюзии. Например, историю идей можно абстрагировать от социально-экономической жизни, пока занимаешься установлением многих фактических данных. Но бывает и иллюзия развития идей только из самих себя. Такая мысленная модель уводит науку от познания к заблуждению.

Историки успешно пишут историю самых разных, более или менее обособляемых ими общественных явлений: историю жизни одного человека (биографию), историю того или иного общественного движения, партии, класса или историю отдельного предприятия, колхоза, села, города, историю той или иной области или провинции. В старых сочинениях историков можно разыскать примеры рассмотрения таких объектов в почти полной изоляции от среды. Современный историк, напротив, во всех этих случаях главный логический акцент делает именно на общественно-исторической среде, детерминирующей судьбы данного избранного объекта. Но когда мы пишем историю страны, государства, народа, роль, приписываемая «внутреннему» и «внешнему», противоположна. Соответственно, «внешнее» подключается в очень разной степени: оно может оказаться и вовсе элиминированным, может быть выделено в особые главы, подключаться на разных уровнях изложения, может быть очень кратким или более обширным. Историю одной страны можно поставить в связь то со всемирной историей, то лишь с историей ближайших соседей. Вот эти вопросы и требуют не только решения в каждом отдельном случае, но и теоретического анализа. Речь идет не о том, писать ли, изучать ли историю одной страны, а о том, как описывать и изучать ее взаимосвязь с лежащей за ее пределами исторической средой. Мыслима ли история одной страны самой по себе? Правомерна ли или до какой степени правомерна такая абстракция?

К тому же вопросу можно подойти с противоположного конца. Что следует понимать под всемирной историей? Являются ли по отношению к ней первичными истории отдельных стран, которые затем суммируются и связываются? Или всемирная история изучает и описывает свой собственный реальный объект, первичный по отношению к истории отдельных стран, совокупность которых, следовательно, в известном смысле выступит как его внутреннее членение?

Когда редакционный и авторский коллектив работал над первой советской многотомной «Всемирной историей», мы нащупывали и тот и другой путь. В первых двух томах всемирная история как таковая выступала отчетливее, но с третьего тома (по крайней мере по восьмой включительно) возобладало представление о всемирной истории как сумме историй стран с их внешними связями между собой. Они, как нити, то тянутся параллельно, то касаются, то сплетаются, то обрываются или начинаются. Правда, делались эксперименты с перетасовкой порядка стран; например, в третьем томе сначала излагается история Китая, а потом других стран. Но эти перестановки в лучшем случае бесплодны. Лишь в последних, девятом и десятом томах снова несколько усиливается всемирно-исторический взгляд, но просто потому, что в центр внимания тут входит такая тема, как вторая мировая война, никак не делящаяся по странам.

Следовательно, надо присмотреться к содержанию, вкладываемому в понятия «мир» (откуда – «всемирная») и «страна».

Когда говорят о всемирной истории, имеют в виду три аспекта. Во-первых, подразумевается, что она цельна и едина во времени – от ее начала в доисторические времена до наших дней. Во-вторых, подразумевается, что она цельна и едина в смысле охвата живущего на земле человечества, т.е. является всеобщей историей живущих в каждый момент рас, языков, народов. В-третьих, подразумевается цельность, полнота, единство многогранной общественной жизни. Общественное бытие и общественное сознание, политика и культура, войны и мирный быт, лингвистика и психология, словом, – все человеческое должно быть охвачено во взаимосвязи. Конечно, все эти три единства являются практически недостижимым идеалом – всегда остаются зияющие пробелы и разрывы. Но важно отдавать себе отчет в логических тенденциях данного понятия.

Сейчас нас интересует второй из трех перечисленных аспектов.