Историческая наука и некоторые проблемы современности. Статьи и обсуждения

В любом случае надо опираться на исторический опыт. И вопрос, разбираемый нами, допустимо поставить ретроспективно: могла ли теория марксизма удержать и развить без утрат богатство своих первоначальных идей, охватывающих все мироздание от атома до общества, и все человеческое во всех его проявлениях? Мы говорим, что марксизм, как целое, существует только в единстве теории и практики. Но, как всякое единство, оно противоречиво, и, вероятно, наиболее противоречиво именно в том пункте, где исходные положения – через ряд промежуточных звеньев – превращаются в концепцию революционного действия, ограниченного во времени и пространстве. Конечно, это ограничение весьма относительно, и чем ближе мы к нашему времени, тем шире географические и социальные рамки самого действия. Во второй половине XX в. предметом марксизма являются социалистические и демократические преобразования поистине планетарного масштаба – с бесконечным многообразием сосуществующих и взаимодействующих общественных структур, типов и вариантов революционного процесса, переплетением старых и новых форм социальной деятельности (в их числе – науки) и т.д. Вспомним, однако, каков был маршрут, которым шла к данному состоянию и история, и теоретическая мысль: от классической европейской «модели» к революции в одной стране, которая соединила в себе европейское с неевропейским и этим соединением сдвинула с места остальной мир. Если марксизм наиболее «предметно деятелен» в ряду умственных движений человечества, то более всего он это доказал своей способностью активно воздействовать на реальное, не «запрограммированное» движение истории – превращение возможности в действительность. Но какими собственными превращениями марксистской теории обеспечивалась и оплачивалась эта активность? И какую роль играло в этом отсечение неспецифического, углубление в «свое»? Во всяком случае я не стал бы так категорически отождествлять исторический материализм «Немецкой идеологии» и исторический материализм «Восемнадцатого брюмера» или «Роли насилия в истории» – в их противопоставлении последующему, особенно если иметь в виду пульсирующую диалектикой и насквозь конкретную ленинскую мысль, прямо обращенную в сферу действия.

Могут сказать, что здесь нет предмета спора, что я ломлюсь в открытую дверь. Но все дело в том, что А.С. Арсеньев невольно эту дверь закрывает, ибо в свете его интерпретации открытой системы, как движения от более общего к более детальному и расчлененному, обратное движение – от ограниченно-конкретного к конкретно-общему должно рассматриваться скорее как аномалия, чем норма. И потому чисто субъективным или только социально мотивированным будет выглядеть, например, грехопадение «ортодоксии», вчера отбившей атаку бернштейнианцев, а завтра сомкнувшейся с ними, между тем как у этого грехопадения есть свой гносеологический механизм и его существенный момент – попытка удержания вчерашней целостности системы перед лицом перемен, требовавших большего, чем то или иное изменение в сфере приложения общих истин марксовой теории (хотя это приложение могло быть само по себе и ограниченно верным и даже оригинальным: достаточно назвать такие имена, как Плеханов или Гильфердинг).