Историческая наука и некоторые проблемы современности. Статьи и обсуждения

С другой стороны, когда в порядке реакции на тезис «Ленин – практик» стали конструировать его взгляды по изначальному марксову образцу, распределяя их равномерно между «составными частями», то результатом явилось и насилие над фактами, и утрата действительно нового в способе мышления. А новое (попытаюсь сформулировать это сугубо тезисно) состояло прежде всего в том, что, сосредоточенный на проблемах русской революции, Ленин рассматривал ее не как частный случай общей теории, а как особую форму исторической действительности, анализ которой нуждается и в особой форме теории, в конкретизации старых и создании новых понятий, улавливающих и выражающих своеобразие данного. Таким образом, и здесь марксистская мысль проторяла дорогу истории своим саморазвитием, а не простым ответом на вопросы, которые ставила жизнь, однако важно видеть, чем именно проторяла! «Особая форма» истории и теории состояла не только в том, что познанная экономическая действительность России представляла, так сказать, модель мира. Не менее существенно, что эта действительность содержала новые источники активности, революционного творчества, а их теоретическое предвосхищение и осмысление заключалось в введении всех переменных величин, меняющихся взаимодействий классов, отдельных слоев и групп внутри классов – в систему объективного анализа процесса в целом: не закономерности плюс отклонения, а закономерности как конфликт и равнодействующая тенденций, заключающих разные возможности исторического движения. Отсюда столь органичное мысли Ленина сочетание полемической заостренности и даже односторонности – нацеленности на определенное действие – с отступлениями и «заделами», которые содержали в себе и вероятность других, в том числе наименее благоприятных вариантов развития, и как бы проект иного решения тех же проблем и задач, т.е. то, что в совокупности составляет философию и методологию исторической альтернативы, без которой нельзя представить себе марксизм XX в.

Нет нужды отрицать, что ленинский тип мышления был до известной степени вынужденным – и не в одном биографическом плане. Если автор «Капитала» не оставил, да, полагаю, и не мог оставить Логики с большой буквы, то стóит ли гадать, что написал бы автор «Философских тетрадей» в специальном труде о диалектике; я не уверен, что он стал бы его писать, не будь, правда, потребностей полемики, но тогда это было бы очень непохоже на учебник, даже гениальный. Оглядываясь назад, задаешь себе и другой вопрос: мог ли и при каких условиях этот тип мышления укорениться в движении? У истории собственная логика, и эпохи осуществления отличаются от эпох подготовки как в выгодную, так и в невыгодную сторону. Последнюю тоже нельзя упускать, говоря о закономерностях эволюции марксизма. И как ни парадоксально, что догматизация его сплошь и рядом начинается в наиболее подвижном звене (там, где диалектическая мысль непосредственно выступает в качестве руководства к действию), мы имеем дело не просто с «вывихом». Такова эта неумозрительная конкретность, что она соединяет потребность в охвате всех связей и отношений самого динамичного из существующих в мироздании объектов с потребностью в упрощении, в сведении к четкому и недвусмысленному тактическому плану, директиве, лозунгу, доступному массе и подымающему миллионы на борьбу. Эта конкретность потому и заключает в себе как импульс к новому «предметному» поиску, так и противоположную ему тягу к априоризму, к финалистскому мышлению (тем более, что конкретизация практикой это не только перевод на ее язык положений теории и предвосхищений коммунистического идеала, но и создание механизма, аппарата осуществления, который тоже имеет свойство саморазвиваться и по-своему тяготеет к увековечению данной линии и формы исторического действия).

Рамки дискуссии не позволяют рассмотреть подробно этот сюжет, быть может наиболее сложный и волнующий. Важно, однако, иметь его в виду. Ибо наш спор с А.С. Арсеньевым в конечном счете упирается в вопрос о природе возникновения и разрешения противоречий, составляющих условия существования данной органической системы, если только это существование состоит не в «развертывании», а в развитии, т.е. совершается в борьбе, разрешается через конфликт, имеющий и свою драматическую сторону. Напомню слова Герцена: никакая блестящая всеобщность не составит полного знания, если, заключенная в ледяную область отвлечений, она не имеет силы воплотиться, если переход в мир событий, действий не заключен во внутренней потребности ее, с которой она не может совладеть. Именно так – не может совладеть! Рефлексия же Арсеньева – чересчур упорядоченная, для своего благополучного осуществления ей не нужно ни силы, ни мира событий и действий, а только общая платформа и люди, которые находятся в таких хороших отношениях между собой, что могут действенно и продуктивно полемизировать.