Хорошо уживался в Финляндии около этого времени известный поэт Е. А. Баратынский. Страна суровой мечты и печального раздумья имела тонкую аналогию с господствовавшим его настроением и его печальной судьбой. В своих поэмах «Эдде» и «Пирах» — он воспел красивый гимн её природе. Для облегчения его положения, он был переведен в Гельсингфорс, где сдружился с адъютантами генерал-губернатора, H. В. Путятой и А. А. Мухановым, и был принят в оживленном доме гр. А. А. Закревского. «Не представлять впредь до повеления» к производству Баратынского, гласила строго резолюция Государя. Однако, прощение было испрошено, и поэт, по выражению партизана Давыдова, сиял, «как медный грош». Баратынский навсегда сохранил признательность к своему благодетелю Закревскому и расположение к Финляндии: «Приезжай, милый Путята, поговорим еще о Финляндии, где я пережил все, что было живого в моем сердце». «Как я живо помню Гельсингфорсскую жизнь. Поверишь ли, что я бы с большим удовольствием теперь навестил ее? В этой стране я нашел много добрых людей, этот край был пестуном моей поэзии. Лучшая мечта моей поэтической гордости состояла бы в том, чтобы в память мою посещали Финляндию будущие поэты». «Прощай, свобода, прощай, поэзия! — писал Баратынский, покидая Финляндию. — Прощай, отчизна непогоды, угрюмая страна, где солнце пасмурно сияет, где сосен вечный шум и моря рев — и все питает безумье мрачных дум».
Поездка молодого Я. К. Грота летом 1837 г. на Иматру и в Гельсингфорс возбудила в нем живой интерес к своеобразному краю. На следующий год он повторяет свой поездку и знакомится с Рунебергом в Борго. В 1839 г. он вновь в Гельсингфорсе и занят уже поисками материала для изучения финского эпоса «Калевала». Поэт В. А. Жуковский рекомендует Грота гр. Р. И. Ребиндеру, и тот берет его, в 1840 г., чиновником особых поручений. В дни университетского юбилея Грот принимает уже деятельное участие в сближении финляндцев с русскими, пишет статьи о Финляндии в «Современнике», печатает часть перевода Тегнеревой поэмы «Фритиофс-сага».
Я. К. Грот переселился в Гельсингфорс. Настал медовый месяц его финляндской жизни. В 1840 г. Плетнев проводит у него лето в Гельсингфорсе. В его дружеской переписке с П. А. Плетневым читаем: «Мне все представляется прелестным только в одной Финляндии». «Надобно отдать финнам справедливость, что они прямодушны и честны». «Я желал бы остаться навсегда в Финляндии». «К счастью, в них есть столько прекрасного, благородного, что применение (к их жизни) для меня вовсе не тягостно. Дружелюбие, которое мне везде оказывают, не может не трогать меня, и чем более я узнаю финнов и Финляндию, тем более ценю их. Если я найду с их стороны взаимность, то могу быть вполне доволен». «Летом ты проводишь счастливую жизнь, — отвечает ему петербуржец. — Что может быть приятнее и полезнее переездов по стране, в которой красота природы в гармонии с чистотой нравов жителей и их образованностью? В прежнее время Швейцария представляла что-то подобное. Теперь и там ужасы революции затмили прелести картин природы. Да, я готов думать, что для моей или твоей души только и осталось в Старом Свете одна страна, где мы найдем счастье по нашему понятию, — это Финляндия. Если бы я мог владеть двумя господствующими в ней языками, я не усомнился бы усвоить ее себе, как отечество»... «Поклонов тысячу всем моим родным финляндцам, — значится в конце письма П. А. Плетнева. — Скажите всем им, что никогда не перестану я гордиться их дружеством и везде буду говорить, что я понял прямое счастье только в Гельсингфорсе, почему и старик Клинковстрём иначе не зовет меня, как наш добрый финляндец». «Тайный советник Гартман не ошибся, что я люблю Финляндию от чистого сердца». «Пошли доброй Финляндии гения-хранителя». Подобными сердечными излияниями полны письма Грота и Плетнева.