История Финляндии. Время императора Николая I

В 1841 г. Высочайшим приказом Я. К. Грот определен ординарным профессором русской словесности и истории при Александровском университете, и тон его писем сразу значительно меняется. «Сколько я замечаю, — сообщал он, — старики были чрезвычайно изумлены этой новостью; их возмущает не только совершенное в этом случае отстранение того тяжкого пути, каким они все достигли той же (профессорской) степени, но и то, что для одного и еще не очень милого им предмета, учреждены две кафедры и три преподавателя». Я. К. Грот, назначенный профессором, делает визиты своим новым сослуживцам. «Почти всеми был принят довольно холодно и как будто с некоторой недоверчивостью». «Принят настолько холодно и по-менторски», что он несколько раз плакал. «Я вижу, — отвечает огорченный П. А. Плетнев, — что они поступали в отношении к нам не столь добросовестно, как мы с тобой привыкли ожидать от них. Как можно, принадлежа России, пренебрегать её историей. Это простительно в Упсале, а не в Гельсингфорсе. Вот, чего я им не прощаю; это простительно в Европе, которая не имеет обязанности знать нас, а не в Финляндии, которая при случае раболепствует перед нашим правительством. Тут есть что-то (к ужасу моему) безнравственное. Смешно толковать, что они утратят древнюю ученость от русского языка. Это не ружье, не барабан, а такой же предмет изучения, как и языки финские, за которыми они же сами просятся в Сибирь. Как люди полны противоречий! Студентам, готовящимся в ученое звание, совсем не лишнее знать русский язык». Размышляя о случившемся, П. А. Плетнев не может найти оправдания поведению финляндцев. «Не могу понять, отчего профессорам (не понимающим ни слова по-русски) неприятно, что русский язык отдан в твое полное заведование? Ведь они были же недовольны, что Соловьев — бесполезный член университета?».

Плетнев советует оставить деликатность, когда дело касается истины, сохранить тон умеренности и внимания, но не угодливости. «Нет, ты это твердо помни, что тебя сделали апостолом русского языка в чухонской земле». «Армфельт, — продолжает П. Плетнев, — мне объявил, что он знает все, бывшее между профессорами, по случаю твоего назначения. Он очень недоволен ими и рассуждал весьма основательно. Форма производства тебя в доктора до профессорства не могла иметь тут места, как он объяснял основательно. Кто бы стал экзаменовать тебя по русской литературе в их университете? Притом же и в Швеции короли назначали иногда профессоров без формы. Я привел ему в пример Тегнера. Армфельту более всего это потому досадно, что профессора должны бы подавать хороший пример студентам; и они могут их встревожить». Итак, друзьям, увлекавшимся финляндцами, друзьям, которые сердечно полюбили их и думали только о процветании их края, пришлось пережить насколько неприятных разочарований. «Я плакал от несправедливости людей, которых прежде уважал». Таково новое признание Я. К. Грота. «Он увидел и сознал их «односторонность». «Странный тон, принятый с тобой некоторыми профессорами, разочаровывает меня насчет самой Финляндии», — признается его друг. «Вот каковы друзья! — восклицает он. — Год восхищались в тебе всем, а теперь нахмурились».

Пётр Александрович Плетнёв

Я. К. Гроту предстояло приступить к делу. Возник тяжелый вопрос, на каком языке читать лекции? Долго друзья переписывались по этому предмету, видя каким камнем преткновения он является на их пути. «Отказываться от русского языка и по-шведски проходить историю политическую и литературную нашего отечества будет противно видам и правительства», — рассуждал, сидя в Петербурге, П. А. Плетнев. — Я не согласен с Акиандером, чтобы начать тебе по-шведски историю литературы. Начни, пожалуй, и по-шведски, но историю политической России». Иначе рассуждал Я. К. Грот, которому в Гельсингфорсе приходилось практически осуществлять дело. Ему казалось лучше читать по-шведски, «нежели читать по-русски и быть худо понятым». П. А. Плетнев стоял на своем. «Я не перестаю думать, что ты не должен по-шведски читать... Ты определен для усиления успехов русского языка».

На второй год Я. К. Грот (в сентябре 1842 г.) сообщал: «Я читал по-русски, но со шведскими объяснениями. После лекции говорил со студентами, и они сознались, что почти ничего не понимали в русском чтении, почему и просили читать вперед гораздо потише».

Я. К. Грот начал свои чтения при переполненной аудитории. «Вышел я из университета с триумфом». «Опять множество слушателей, но уже поменьше. В университете опять большая аудитория, и Теслев уже там». «Слушателей поменьше: очень естественно». «На лекции своей опять нашел мадам Котен и Норденшельда с женой. Студентов набежало бездна». Так гласят его отчеты о первых выступлениях.

Деятельность Я. К. Грота не ограничилась одними лекциями.