Представляя свое мнение, Сенат, прежде всего, сослался на постановление Швеции, от 26 августа 1774 г., о книгопечатании, в силу которого предварительная цензура существовала только по отношению к книгам христианского вероучения. Сенат извлек еще из архива циркулярную инструкцию 23 февраля 1802 г. Гоф-канцлера. Сенаторы находили, что эти старые законы вполне достигают цели, отвращая всякое злоупотребление по свободе печати. Сенату желательно было оставление прежней свободы книгопечатания, но не таковых воззрений держался А. А. Закревский. Он являлся убежденным сторонником строгих цензурных репрессий и потому ретиво опровергал доводы гг. сенаторов. Ему казалось, что мероприятия, принятые в Империи, предупреждают появление вредных книг, тогда как финляндский закон определяет лишь меру ответственности сочинителя и типографщика «уже тогда, когда преступление сделалось гласным и книга рассеется повсюду». Кроме того, он заметил, что шведская драматическая цензура имела в виду один лишь Стокгольмский театр. Между тем театр в Гельсингфорсе стали посещать студенты. Наконец, финляндские типографии обзавелись уже «буквами Российского языка», а посему надлежало предупредить перепечатку вредных русских сочинений.
В дело, по Высочайшей воле, вошел еще гр. Ребиндер. Все трудились теперь над новыми цензурными положениями.
2 — 14 октября 1829 г. последовало Высочайшее постановление «О цензуре и книжной торговле». Во введении говорилось о необходимости надлежащей согласованности постановлений Великого Княжества с законами, изданными для прочих частей Империи, «дабы чрез то отвратить неудобства, могущие произойти... по предмету, в существе своем одинаковому для всех частей государства». Цензура была учреждена для всех литературных произведений. Главным органом по делам печати был Цензурный Комитет. Ему первоначально подчинены были отдельные цензоры в городах Або, Выборге, Вазе и Улеоборге.
В таком трудном и капризном деле, как наблюдение за развитием мысли и печатанием самых разнообразных сочинений, закон не мог, конечно, предусмотреть всех сложных жизненных комбинаций, и потому часто приходилось издавать дополнения и разъяснения к нему, которые еще более запутывали и осложняли дело.
Русские авторы представляли свои сочинения в местный финляндский цензурный комитет, который пересылал их в Петербург (1842 г.).
В некоторых случаях цензурные постановления усматривали необходимость предания виновных суду, но в то же время известные обстоятельства, обнаружение которых считалось нежелательным, могли дать «повод ко всеобщему о них суждению». Чтобы избежать последнего, решено было просто в административном порядке отрешать цензоров навсегда от их должностей. Также постановлено было поступать с усердными и благонамеренными цензорами, у которых не оказывалось требуемого верного взгляда, почему они, без достаточных оснований, запрещали одни сочинения и разрешали такие, которые следовало воспретить. Для достижения лучших результатов, цензоров подчиняли то одному, то другому начальству.
Кн. Меншиков часто оставался недоволен цензурой. «Цензурный Комитет прилагает мало энергии к обузданию газетчиков», — жаловался он Клинковстрёму, в письме от 11 — 23 января 1846 г. В следующем письме князь предложил барону Клинковстрёму стать во главе цензурного дела края. «Председательство в цензуре есть председательство такта и знание света, и, наверное, никто более вас в этом отношении не способен отправлять эту должность. Я также рассчитываю на вас для редактирования известных статей журналов, которые незначительны в Петербурге, также не будут и в Финляндии, где общественное мнение и манера наблюдать еще не тождественны с нравами столицы Империи».
В 1831 г. последовало Высочайшее соизволение на высылку в III Отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии по одному экземпляру всех печатаемых в типографиях Финляндии газет, журналов и альманахов. Надо полагать, что и это распоряжение имело целью известный контроль за финляндской печатью.
Кн. Меншиков, видимо, недовольный нарождением некоторых новых газет, исходатайствовал Высочайшее повеление, которым право разрешать их, принадлежавшее Хозяйственному Департаменту Сената, было передано генерал-губернатору.
Нечто подобное существовало уже в России около десяти лет. Там Государь строжайше запретил разрешение новых журналов, но они, тем не менее, возникали разными обходными путями.
В 1849 г., по инициативе князя Меншикова, состоялся закон, поставивший учреждение новых типографий в непосредственную зависимость от Высочайшего на то соизволения.
Кн. Меншиков, проявивший много рвения к обузданию русской и финляндской печати, устроил так, что «Официальная Газета, — под предлогом «предоставления ей большей полноты к удовлетворению читателей» — была передана в 1849 г. в заведывание Канцелярии генерал-губернатора, причем как редактор, так и цензор её определялись и увольнялись исключительно властью начальника края.