История Финляндии. Время императора Николая I

Л. Г. Гартман выступил с обширным мотивированным заключением. Этот властный администратор не мог примириться с тем, что газета желала возвыситься до единственного судьи всех общественных дел и безапелляционно стала выводить к трибуне публичности все распоряжения, а потому, вместе с Пиппингом, он вотировал за прекращение газеты. Но так как кн. Меншиков, кажется, желал вовсе воспретить Снелльману всякое издание газеты в будущем, то Гартман заявил, что это противоречило бы духу существующих в крае постановлений о свободе печати. Не усматривал он также повода предать его суду, в виду того, что «Сайма» издавалась под надзором цензуры. Далее, Гартман остановился на том, что публицистическая деятельность в крае получила «больший объем и значение», чем она имела при издании действующего цензурного устава, и наличный контроль, по мнению сенатора, оказывался уже несоответствующим своей цели, а потому он предложил ряд новых мероприятий. «Сайма» была закрыта.

В некоторых городах края, — например, в Або и Вазе, — издатели газет состояли одновременно и их цензорами. В таких случаях, надо полагать, что между печатью и цензурой устанавливался полное «сердечное согласие».

Не имея возможности высказаться о цензуре или «душевной инквизиции» у себя дома, финляндцы направили свои критические статьи, «облитые желчью и злостью», в Швецию, где в полной мере «отводили душу». «Финляндская цензура, — писали они, — не только ненавистна, как и всякая цензура, но притом еще смешна своей крайней мелочностью. Существующие в Финляндии коренные законы, — или, лучше сказать, — долженствовавшие существовать, — не знают никакой цензуры, но, тем не менее, эта душевная инквизиция введена (1829 г.). В § 40 Формы Правления сказано, что король не может издавать нового закона, также изменять старого, без ведома и согласия государственных чинов. А что могло быть приятнее для правителей, которые по произволу управляют этим краем, как не строгая и мелочная цензура... Ею подавляют они каждое справедливое порицание, каждую более свободную идею... Избежав всякого порицания, станут пожинать одни похвалы...

Сколь этот устав ни строг, но эта строгость ничто в сравнении с той придирчивостью, с которой он исполняется... Цензору предоставлена почти совершенно произвольная власть».

Цензурный Устав Империи установил особый порядок заимствования политических и официальных статей (Поли. Собр. Зак., № 403). Было предписано относительно Царства Польского брать статьи исключительно из «Варшавской Газеты», относительно Великого Княжества Финляндского — из «Finlands Allmänna Tidning». Но личное усердие разных лиц всегда шло далее требования закона. Государь говорил, что устав достаточен, но слабость человеческая искала дополнить его своими изменениями.

Заслуживает внимания, что «Русский Инвалид» препровождал на рассмотрение статс-секретариата статьи, извлеченные из финляндских газет. И канцелярия статс-секретариата отвечала, что для помещения такой-то статьи «не имеется в виду препятствий», но, — поучала редакцию при этом канцелярия, — неудобно печатать о смерти профессора «в виду тяжких общественных бедствий». Даже о таких статьях, как «О детских приютах в Гельсингфорсе», о «Взгляде на взаимные выгоды России и B. К. Финляндского в хозяйственном отношении» — редакция «Русского Инвалида» испрашивала разрешение. Первый экспедиционный секретарь и указал почтенной редакции, что последняя статья касается «вопросов, относящихся до высшего управления Финляндии», почему статс-секретариат не может войти в его обсуждение и надлежит просить разрешения у генерал-губернатора.

Вообще с печатанием статей о Финляндии всегда происходила большая церемония. Доставили, например, в «Петербургские Ведомости» статью из Ботнического поморья. Ее побоялись напечатать вследствие того, что в ней упоминалось также о поселенных войсках. Само Военное Министерство пишет гр. Армфельту, а последний запрашивает ген. Рокасовского.

Кажется, серьезные дипломатические вопросы не всегда вызывали столь сложную переписку?