История Финляндии. Время императора Николая I

Вероятно, последствием заявления Стевена явилось отношение министра статс-секретаря от 14 — 26 февраля 1846 г. к генерал-губернатору, в котором говорилось, что Государь Император, имея в виду необходимость назначения в уезды Финляндии пасторов, знающих финский язык и потому способных преподавать духовное назидание обывателям, не понимающим другого языка, соизволил повелеть Сенату выработать соответствующие меры.

По этому поводу кн. Меншиков писал 2 — 14 февраля 1846 г. барону Клинковстрёму: «Государь дает нам свое согласие на учреждение стипендий для изучения финского языка теми студентами, которые пожелают посвятить себя духовному званию; он желает, чтобы приходские священники умели преподавать народу правила религии, и чтобы в Финляндии не случилось то же, что в Ливонии, где пасторы знают лишь немецкий язык... и прихожане ищут религиозного утешения в других приходах. Вы видите, что мы не так ультра-ортодоксальны, как это утверждают».

В сороковых годах национальное движение, стремившееся поднять финский язык, на котором говорило большинство населения края, за счет культурного языка, сделало настолько большие успехи, что на юбилейном торжестве университета в 1840 г. архиепископ края и ректор университета просили и. д. канцлера гр. Ребиндера об учреждении профессорской кафедры, ссылаясь на выдающиеся заслуги Лённрота. Проект этот был отвергнут за израсходованием соответствующих средств. В 1846 г. консистория университета снова подняла вопрос об учреждении кафедры. Проект передали в Сенат. Вице-канцлер, генерал Теслев, поддержал его. Но противники не дремали. Завязалась новая борьба. Они сумели внушить генерал-губернатору кн. Меншикову, что финское национальное стремление скрывает в себе нежелательные домогательства. По вопросу высказались профессор Бломквист, проф. Нервандер и сенатор Клинковстрём.

Бломквист склонился к учреждению экстраординарной профессуры, но попутно заявил, что для гуманистической науки, к области которой надо отнести и финский язык, открылось широкое поле по введении в университет русской истории и русской литературы, «в особенности в уважение положения нашего времени». «Но существует ли финская литература, которую относительно объема и значения можно сравнить, хотя бы в некоторой мере, с российской? Успела ли она в развитии и определенности настолько, чтобы из её истории можно было образовать особую науку? Существует ли отдельная финская история, которую можно столь же справедливо, как русскую, почесть частью всемирной истории? Я не представляю себе, чтобы на эти вопросы можно было ответить иначе, как решительным «нет».

Вид г. Нодендаля 1840-х годов

Профессор Нервандер возвратился к сопоставлению положения финского и русского языка, чтобы из этого сопоставления сделать более широкий вывод. Устранив чувство энтузиазма и став на точку спокойного мыслителя, он заявляет, что между этими языками нельзя проводить никакого сравнения, так как Россия имеет тысячелетнюю историю и тщательно разработанную литературу. Финляндия же ничего этого не имеет. При таком условии кафедра финского языка «не нужна в ученом отношении». Точно также, по его мнению, в ней нет надобности и для общего образования края, так как на финском языке говорит только простой народ; образованное финляндское общество пользуется шведским, немецким и русским языком. «Финское самолюбие и существующий в юношестве дух эмансипации, конечно, усмотрел бы в подобной новой кафедре рассвет будущего всемирно-исторического значения...». Далее Нервандер прибавляет, что на предлежащий вопрос возможна и политическая точка зрения. «Партия (fraction) под названием «фенноманов» в последнее время выступила с хвастливым притязанием и, в случае Высочайшего соизволения на учреждение особой финской кафедры, естественно признала бы в этом факте одобрение своих финских стремлений, крайняя цель которых едва ли еще предугадана и вероятно не остановится в пределах нынешней Финляндии, а посему чувство и долг побуждают меня не испрашивать Высочайшего соизволения на учреждение особой кафедры для финского языка и литературы».

В том же смысле высказался сенатор барон Клинковстрём. — «По моим видам, — писал он, — не может и не должен иметь особую кафедру какой-либо другой предмет, кроме науки, уже достигшей развития и распространения, или такой язык, который имеет собственную историю и вполне развитую словесность».

Правительство медлило решением вопроса о финской кафедре, сдерживаемое также неуместными выходками студентов.

Но 10 — 22 марта 1850 г. министр статс-секретарь гр. А. Армфельт сообщил генерал-губернатору, что «согласно с видами Его Императорского Высочества Канцлера Александровского университета, Государю Императору благоугодно было повелеть иметь при сем университете профессора финского языка».