История Финляндии. Время императора Николая I

Затем гр. Армфельт побывал в Гельсингфорсе и, видимо, дал указания, в каком направлении надлежало действовать. Началась интересная переписка между генералом Рокасовским и гр. Армфельтом. 20 сентября — 2 октября 1854 г. генерал Рокасовский конфиденциально написал гр. Александру Густавовичу Армфельту: «В бытность вашего сиятельства в Гельсингфорсе, вы изволили между прочим мне сообщить о видах Государя Императора на счет финского книгопечатания, ограниченного в настоящее время почти исключительно сочинениями религиозными и хозяйственными».

Рассмотрев дело, генерал Рокасовский пришел к заключению, что «великодушная цель Его Императорского Величества могла бы быть достигнута, если Финляндскому генерал-губернатору предоставлено будет расширять мало по малу существующие ныне временные ограничения, относительно финских сочинений и листков, но с тем, чтобы при этом ни в каком случае не переходить пределов общих цензурных правил, а, напротив, руководствоваться сделанными доселе распоряжениями к устранению от народа всякого бесполезного чтения, могущего вообще отнимать любовь к труду и в особенности отвлекать рабочий и сельский класс от дельных занятий».

Гр. Армфельт не замедлил докладом и уже 30 сентября 1854 г. уведомил Рокасовского, что «Его Императорскому Величеству благоугодно было иметь сведения о поводе, по которому ген.-адъют. кн. Меншиков испросил Высочайшее повеление на счет ограничения финского книгопечатания».

Продолжая свое сообщение (от 30 сентября 1854 г.) Рокасовскому, гр. Армфельт поясняет: «Повеление это состоялось в то время, когда Европа была взволнована домогательствами социализма и национальностей; сверх того, до генерал-губернатора доходили партикулярные слухи, что в Финляндии подготовлялось особое общество, намеревавшееся издавать в финском переводе новейшие французские романы».

При общей грамотности в Финляндии к этому вопросу нужно было отнестись серьезнее, чем обще-цензурным порядком.

«Означенное Высочайшее повеление не воспрещало печатать на финском языке: а) исторические сведения, старинные поэмы, саги, песни и все то, что до толе было печатано; б) труды Финского Литературного Общества; в) учебные книги; г) сочинения религиозные или хозяйственные.

«Следовательно, хотя слово закона казалось строгим, но по смыслу его у народа ничего не отнималось из прежнего его чтения, да из новых сочинений запрещались только романы и религиозная полемика».

В делах статс-секретариата сохранилась справка, которая, вероятно, была представлена Государю. В ней говорится: «Финское Литературное Общество, в восторге от приобретенного веса, возвысило голос; число его корреспондентов и сотрудников стало усиливаться, в особенности людьми из мелких ученых, учителей, юристов и проч., и мало-помалу столкновение шведского и финского начал стало показывать некоторый антагонизм между аристократией (шведами) и плебеями (финнами).

К этому времени подоспели смуты Запада. Авторы — социалисты Франции, обогатившиеся своими романами; Германские профессор!, получившие Европейскую известность рассуждениями во Франкфуртском парламенте; война за национальность в Венгрии, — все это подействовало, как бы эпидемически, на умы Финляндии, возбудив честолюбие и любостяжание журналистов, авторов и профессоров. Но убежденные в строгом надзоре и твердости правительства, эти спекуляторы, разумеется, не дозволяли себе открытых действий и скрывали свои мысли с той осторожностью, что только внимательным прислушиванием можно было следить за ними и дойти до лучших мер противодействия. Финское Литературное Общество, поручив своим сотрудникам собирание древних саг, предоставило им сообщать и другие путевые впечатления, которые должны были печататься её иждивением; появились объявления о брошюрах, которые обещали продавать за весьма ничтожную цену (несколько копеек); начали было учреждать разные общества, где члену предоставлялось платить от 5 до 10 копеек в год, и, наконец, составилось было товарищество для печатания малыми выпусками переводов на финский язык новейших романов; по партикулярным же сведениям известно было, что приготовленные переводы заключались в романах Эжена Сю.

Эти же сведения обнадеживали, однако, что издание сих романов, по крайней мере со стороны тех, кто хотел приводить это в исполнение, имело целью спекуляцию, а не какие-либо политические происки.

Все это понудило правительство запретить народные издания на финском языке, исключая книг религиозных и хозяйственных. Ропота против этого со стороны народа не было и быть не могло: народ никогда не имел других книг, кроме таких, в пользу которых сделано изъятие; следовательно, он ничего не лишился из своего прежнего достояния, а только не был допущен к чтению иного рода, которого еще не знал, а потому жалеть о нем не имел повода. Говорили против сей меры только те, кто уже наперед рассчитывал на барыши от таких изданий, но чтобы иметь вид справедливого негодования, обманутые в надеждах народные писатели выставляли эту меру в виде подавления финской национальности, мирной и безлицемерной.