Читаем Юрий Поляков: контекст, подтекст, интертекст и другие приключения текста. Ученые (И НЕ ОЧЕНЬ) записки одного семинара полностью

Особым топосом советского быта является коммунальная квартира. Эта локация как явление социальной жизни XX в. осмыслялось многими писателями от М. Булгакова до Ю. Трифонова. В пространстве коммуналки реализовалась программа советских идеологов по глобальному переустройству прежнего повседневного обихода человека, нарушению границ приватной частной жизни, нивелированию индивидуализма и созданию нового коллективного времени – пространства. Прежние координаты жизни резко изменились. И в этом новом, публичном времени – месте образуется своя иерархия ценностей, свой мир вещей и отношений. Описание советской коммуналки присутствует и в воспоминаниях детства Гены Скорятина: «Он отшвыривал магнитную удочку и убегал в длинный коридор большой коммунальной квартиры. Там между шкафов, ящиков, сундуков, можно было спрятаться, затаиться, погрустить, даже поплакать от обиды, а если повезёт, напроситься в гости к Жилиным – у них имелся цветной телевизор «Рекорд». Остальные довольствовались пока чёрно-белыми, а у бабушки Марфуши вообще стоял на комоде древний КВН с крошечным экраном, который увеличивался с помощью выдвижной водяной линзы. Дорогущий «ящик», шептались соседи, Жилины смогли купить, потому что сам, работая в мясном отделе продмага обвешивал покупателей. Только много лет спустя Гена догадался, что стал свидетелем социального расслоения коммунальной общины, вскоре распавшейся. Соседи, дождавшись отдельных квартир, разъезжались к черту на куличики в Измайлово, Нагатино, в Лосинку. Первыми улучшились Жилины – купили кооператив у ВДНХ» [Поляков; С. 95]. Образ жизни эпохи, на которую пришлось детство главного героя, с коммунальными квартирами и дефицитом предстает как некое общественное целое, где о «расслоении» на бедных и богатых можно судить по наличию цветного телевизора.

Дефицитом и недоступным для большинства видом развлечения были спектакли. По выделенным для редакции билетам Гена с женой отправляется во Дворец съездов: «Спектакль отдали под культпоходы предприятиям, и один ловкий счастливчик занимал очередь всему голодному трудовому коллективу. Тогда супруги просто пошли по людным этажам Дворца съездов, которые напоминали мраморные футбольные поля, отгороженные зачем-то золотыми периллами и поставленные друг на друга в несколько ярусов. О, эти последние дни процветающей уравниловки! Дамы с памятливым презрением озирали наряды соперниц по борьбе с советским дефицитом» [Поляков; С. 136]. Автором в сатирическом ключе осмысляется общество, стремящееся выделиться на фоне всеобщей «уравниловки», и сам главный герой Скорятин, который чувствовал себя «владельцем дорогой и ухоженной собаки, выведенной на прогулку». В мире сатиры Ю. Полякова с его ярко выраженным смеховым началом человек оказывается в плену ложных ценностей, гибнут ростки духовной культуры.

В романе описывается с документальной точностью подмосковный гастроном, где осиротевший Скорятин покупает дефицитные продукты для похорон: «Там, в центре городка, стоял мощный сталинский гастроном – с колоннами, мозаичным полом, золоченой лепниной на потолке, тяжёлыми латунными люстрами, мраморными прилавками и огромным аквариумом, где медленно плавал одинокий карп, косясь на покупателей обречённым глазом» [Поляков; С. 457]. Несмотря на то, что в магазине было «шаром покати» и в большом количестве имелись только банки «Завтрак туриста», в большом подвале магазина было изобилие редких продуктов: «Ёжась от холода, они шли вдоль многоярусных полок с всевозможной жратвой. Сквозь пелену горя Гена видел банки с давно забытыми деликатесами – икрой, красной и чёрной, крабами, осетровым балыком, тресковой печенью, атлантической сельдью, макрелью и трепангами. По закуткам стояли корчаги маслин, оливок и корнишонов. С потолка копчеными сталактитами свисали колбасы, от пола росли штабеля сыра. В аккуратных коробках желтели гроздья бананов, местами уже почерневших, в ячеистых картонках покоились апельсины, груши, персики, из бумажных обёрток торчали жёсткие зелёные охвостья ананасов. Целый угол занимали коробки с пивом «пилзнер»» [Поляков; С. 458]. Своеобразным знаком этого мира недоступного кулинарного и деликатесного богатства является толстяк – директор. «Теперь понятно, почему наверху ни черта нет! – подумал спецкор и начал в мыслях сочинять фельетон «Подпольное изобилие»» [Поляков; С. 458]. Герой видит данную ситуацию, когда проблема «дефицита» решается в индивидуальном порядке, двойственность, неестественность и ложь, достойные сатирического содержания фельетона.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Структура и смысл: Теория литературы для всех
Структура и смысл: Теория литературы для всех

Игорь Николаевич Сухих (р. 1952) – доктор филологических наук, профессор Санкт-Петербургского университета, писатель, критик. Автор более 500 научных работ по истории русской литературы XIX–XX веков, в том числе монографий «Проблемы поэтики Чехова» (1987, 2007), «Сергей Довлатов: Время, место, судьба» (1996, 2006, 2010), «Книги ХХ века. Русский канон» (2001), «Проза советского века: три судьбы. Бабель. Булгаков. Зощенко» (2012), «Русский канон. Книги ХХ века» (2012), «От… и до…: Этюды о русской словесности» (2015) и др., а также полюбившихся школьникам и учителям учебников по литературе. Книга «Структура и смысл: Теория литературы для всех» стала результатом исследовательского и преподавательского опыта И. Н. Сухих. Ее можно поставить в один ряд с учебными пособиями по введению в литературоведение, но она имеет по крайней мере три существенных отличия. Во-первых, эту книгу интересно читать, а не только учиться по ней; во-вторых, в ней успешно сочетаются теория и практика: в разделе «Иллюстрации» помещены статьи, посвященные частным вопросам литературоведения; а в-третьих, при всей академичности изложения книга адресована самому широкому кругу читателей.В формате pdf А4 сохранен издательский макет, включая именной указатель и предметно-именной указатель.

Игорь Николаевич Сухих

Языкознание, иностранные языки
Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы
Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы

Том 5 (кн. 1) продолжает знакомить читателя с прозаическими переводами Сергея Николаевича Толстого (1908–1977), прозаика, поэта, драматурга, литературоведа, философа, из которых самым объемным и с художественной точки зрения самым значительным является «Капут» Курцио Малапарте о Второй Мировой войне (целиком публикуется впервые), произведение единственное в своем роде, осмысленное автором в ключе общехристианских ценностей. Это воспоминания писателя, который в качестве итальянского военного корреспондента объехал всю Европу: он оказывался и на Восточном, и на Финском фронтах, его принимали в королевских домах Швеции и Италии, он беседовал с генералитетом рейха в оккупированной Польше, видел еврейские гетто, погромы в Молдавии; он рассказывает о чудотворной иконе Черной Девы в Ченстохове, о доме с привидением в Финляндии и о многих неизвестных читателю исторических фактах. Автор вскрывает сущность фашизма. Несмотря на трагическую, жестокую реальность описываемых событий, перевод нередко воспринимается как стихи в прозе — настолько он изыскан и эстетичен.Эту эстетику дополняют два фрагментарных перевода: из Марселя Пруста «Пленница» и Эдмона де Гонкура «Хокусай» (о выдающемся японском художнике), а третий — первые главы «Цитадели» Антуана де Сент-Экзюпери — идеологически завершает весь связанный цикл переводов зарубежной прозы большого писателя XX века.Том заканчивается составленным С. Н. Толстым уникальным «Словарем неологизмов» — от Тредиаковского до современных ему поэтов, работа над которым велась на протяжении последних лет его жизни, до середины 70-х гг.

Антуан де Сент-Экзюпери , Курцио Малапарте , Марсель Пруст , Сергей Николаевич Толстой , Эдмон Гонкур

Проза / Классическая проза / Военная документалистика / Словари и Энциклопедии / Языкознание, иностранные языки