В романе «Любовь в эпоху перемен» автор не только создает окказионализмы, но и вводит в свой словарь уже существующие в разговорной речи выражения, обрастающие в романе новыми смысловыми нюансами. В главе № 1 Дронов именуется автором как «кремлевский скорохват» [Поляков; С. 14]. Скорохват в словаре Т.Ф. Ефремовой – «ловкий, проворный человек»[22]
. У Ю. Полякова «скорохват» – не только характеристика конкретного персонажа романа, но и элемент типизации, наравне с «ломателями» «скорохваты» – яркое обозначение человека эпохи 1990-х, безнравственного хозяина новой жизни. Однако в контексте произведения «скорохват» сможет пониматься и как явление, выходящее за рамки конкретной эпохи, это состояние расчеловечения, апофеоз материального и сугубо прагматичного взгляда на жизнь, а также захватнического и эгоистичного отношения к миру. Подобной функцией обладает и слово «паразитариат», образованный путем контаминации слов «паразит» и «пролетариат», обозначающего тип человека уже эпохи 2010-х, и автор даёт ему подробную характеристику: «Какой-то новый класс-паразит… Паразитариат. Узнать паразитария легко: одет-обут модно и дорого, в руках новейший айфон, без него никуда, как монах без четок. В кабинете за креслом висят дипломы и сертификаты об окончании чуть ли не Кембриджа, а то и золотая дощечка «Человек года» по версии всемирной академии управления (ВАУ). Паразитарий знает все и не умеет ничего, может только контролировать финансовые потоки, что в переводе на обыкновенный язык означает: воровать заработанное другими. Но главный отличительный признак: они никогда не признают своих ошибок, промахов, а то и просто глупостей» [Поляков; 174]. Таким образом реализуется мотив крайнего прагматизма и духовной пустоты.Политическая сатира автора выражается в следующих выражениях разговорной речи, близких по своей окраске жаргонной лексике: «партократы», сниженное обозначение партийной верхушки, «коммуняки», «америкосы», словосочетание «притронная челядь». И здесь фокус автора смещается в сторону массового человека. В подобных пренебрежительных обозначениях выражается как острота авторской публицистичной экспрессивности и модальности, так и умонастроение перестроечного, постперестроечного и даже современного общественного массового взгляда.
Роман изобилует жаргонными словами и выражениями, что органично вписывается в атмосферу романной карнавализации: «слупит двадцатку», «нехилая работенка», «нахимичил», «человечка в делегацию». В некоторых фрагментах подобные выражения реализуются на уровне целых предложений: «Дослужись до Москвы, сядь в Кремле и вытворяй свою историю, пока тебя товарищи по партии не сковырнут и на казенной даче не закроют» [Поляков; 167].
Интересна и модель окказиональной субстантивации, реализованная в романе. «Наобротники» и «блатняки» – общественные типы, выделенные автором, знак политического устройства, с его кривизной и несуразностью, где царят интриганство, желание приспособиться и довольствоваться материальными благами, полученными благодаря своему социальному положению. Данные образы органично встраиваются в ряд персонажей-типов (и даже шире – явлений) других романов Ю. Полякова. Среди них А. Большакова выделяет образы «(пост)советских перевертышей», «апофегистов», «временщиков», которые чрезвычайно важны с точки зрения идейно-содержательного плана творчества писателя: «У Полякова мотив апофеоза и краха «машиноравности» тоже развивается по нескольким линиям: расчеловечивания, мутаций человеческой природы и – обожествления человека-машины – грозного символа машины государственной»[23]
.Таким образом, идеологический словарь автора многомерен и имеет множество функций. В первую очередь, с помощью лексики выражаются конкретные политические явления и социальные типы определенных эпох и временных отрезков. С другой стороны, на уровне слова и фразы можно проследить глубинные морально-нравственные черты человека определенной эпохи, представленные в иронично-сатирической авторской оценке. Также можно отметить, что язык писателя впитал в себя черты постмодернистского дискурса, такие как языковая игра, смена масок, стилизация, карнавальный смех, ирония.