Читаем Иванов день полностью

В ней размещается «музей». Размером комнатка, видимо, три на три метра. Хотя она не очень-то велика, но у меня глаза разбегаются от выставленных вещей. Здесь собраны большие ценности.

Стены светелки увешаны декоративными тарелками и блюдами из дерева. Под ними на столике — шкатулки разных размеров. А под самым потолком, поставленные стоймя, в гнездышках на полке красуются керамические тарелки и миски, судя по расцветке и сюжетам, работы косовских мастеров, — точно такие же я видел в Коломыйском музее народного искусства Гуцульщины. А на полу, справа от дверей, стоят коновки[4] разных форм и размеров. Не работы ли Ивана Юрьевича Грималюка? Похожее я видел и в Коломые, и в доме у самого Грималюка!

Василий Корпанюк знакомит нас с историей наиболее дорогих ему экспонатов. Хотя он зря утруждает себя — под каждым имеется подробная справка. Моя жена слушает его внимательно, ей тут все внове, а мне в какой-то степени знакомо по частым наездам в Прикарпатье, к тому же у меня никогда не хватает терпения подряд осматривать все выставленное: в любом музее я перебегаю с места на место. Поражаюсь, конечно, в первую очередь работам братьев Шкрибляков чуть ли не вековой давности. В них можно проследить и ранние, незатейливые, и поздние, усложненные композиции народного орнамента. Представлены и сухая, или плоская, резьба, и инкрустированная.

— Что означает плоская, или сухая, резьба? — слышу я вопрос Ольги Ивановны.

Лосюк отвечает ей:

— Плоской, или сухой, резьба называется потому, что части ее выступают на одинаковом уровне с плоскостью доски и вырезки делаются неглубокими.

Василий Корпанюк добавляет:

— Резьба к тому же не покрывается политурой, остается чистой, сухой.

— Бывает резьба еще рельефная, — говорит Петр Лосюк, но я уже отхожу в другой конец светелки.

Сухая резьба выглядит сурово и строго. И смотрится не как музейный экспонат, а как предмет домашнего обихода, имеющий практическое значение. Может быть хлебницей, может заменить вазу для фруктов.

Иначе смотрятся тарелка или блюдо, даже если это сухая резьба, но инкрустированная металлом, бисером, перламутром или ценными породами дерева. Внешне такая тарелка или блюдо, конечно, выглядят намного наряднее, красочнее. Но в этой нарядности есть что-то и безжизненное, потому-то ее и назвали декоративной. Правда, у больших мастеров, как, например, у Шкрибляков или у того же Семена Корпанюка, и инкрустированная резьба выглядит хорошо, не подавляет собственно резьбу, скорее даже оттеняет строгие линии орнамента.

Среди многих понравившихся мне работ я для себя особенно выделяю тарелку Семена Корпанюка, датированную 1936 годом, светлого тона, вырезанную из явора, скупо инкрустированную медью. Очень уж благородный вид у этой тарелки!..

Позади слышу голос Лосюка, — Петр Васильевич терпеливо объясняет Ольге Ивановне:

— Орнаментальные мотивы в гуцульской резьбе в основном имеют геометрический характер, то есть форму квадрата, ромба, треугольника, круга, полукруга… Элементы, образующие их, характеризуются различным комбинированием прямых, замкнутых и пересеченных параллельных линий…

Рядом с понравившейся мне тарелкой Семена Корпанюка я вижу работу нашего хозяина Василия. Его тарелка темного цвета, из груши. На ней сухая резьба тоже сочетается с инкрустацией медью. Строгие линии, строгий орнамент. По каким-то неуловимым приметам у Василия я нахожу почерк отца, Семена Корпанюка.

А что это за маленькая тарелочка, притулившаяся рядом?

А это тарелка работы дочери Василия — Марийки. Тарелку она разукрасила резьбой, когда ей было неполных семь лет, еще не ходила в школу.

Любопытно! Рядышком — работы деда, отца, внучки!


Собираясь уходить, мы рассматриваем керамические тарелки и миски, которые моя жена осторожно, по одной штуке, вытаскивает из гнездышек на полке. Василий делает страдальческое лицо: «Как бы их не разбить!» Эта коллекция тоже богатая, цены ей нет. Все выставленное — работы известных косовских мастеров прошлого века Петра Баранюка и Алексея Бахметюка — учителя и его лучшего, талантливейшего ученика. Тоже громкие имена на Гуцульщине, ничуть не меньше, чем Шкрибляки и Корпанюки!

Их изделия легко различить среди тысячи других. Фон у них всегда светлый, в росписях преобладают желтый, зеленый и синий цвета. Есть на тарелках и мисках жанровые сценки, есть и растительные мотивы. Любили Баранюк и Бахметюк изображать и животных, чаще — оленей. Но мне больше по душе их жанровые сценки, в особенности сатирические, на которых часто изображаются потешные австрийские усатые офицеры с громадными саблями на боку, то едущие на охоту, то милующиеся со своими возлюбленными… А вообще живопись на их тарелках и мисках, как и на печных изразцах, — очень жизнерадостная, у печки, выложенной такими изразцами, не заскучаешь…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное