Иванов день

Да, страшную жизнь прожил этот железный человек. Болезнь все же сокрушила его. В разных краях лечился Иван Франко, у разных врачей, но это ему не помогло. С начала первой мировой войны он уже не выезжал из Львова, лежал в больнице. Но думал о Криворивне, о ее природе и людях, которых он нежно любил.

Умирая, Франко оставался таким же непримиримым к церкви, как и при жизни. Он не крестил детей. Это было неслыханно для тех лет. Умирая, он не стал причащаться, несмотря на упорные домогательства церковников.

26 мая 1916 года Франко умер. На Личаковском кладбище Львова ему поставили памятник: Каменяр, размахнувшийся молотом, разбивает гранитную стену неправды и неволи.

А в Криворивне в 1953 году открыли этот замечательный музей — музей, достойный памяти Ивана Франко.

Идем, идем мы из комнаты в комнату и среди большого количества фотографий, книг, других экспонатов останавливаемся только у тех, которые в какой-то мере имели отношение к жизни Ивана Франко в Криворивне.

Но вот, при более близком и внимательном рассмотрении, я в сторонке, у окна, вижу фотографию, которая сразу же меня ошеломляет!.. На фото — молодой, стройный, красивый Станиславский и рядом — Книппер-Чехова. Сняты в яркий солнечный день, оба смеются.

Я нахожу в соседней комнате Синитовича, подвожу к фотографии, спрашиваю:

— Какими судьбами, Иван Михайлович, эта фотография могла попасть в музей Франко?

— Да ведь труппа МХАТа была здесь, в Криворивне, в 1909 году, — отвечает он.

— В Криворивне? — Ну конечно.

— Что же могло мхатовцев привести сюда?

— Завернули они в Карпаты по настоятельной просьбе Гната Хоткевича. Тогда мхатовцы совершали гастрольную поездку по Европе, были на территории Австрии, ну и приехали полюбоваться горами, посмотреть и на первый гуцульский театр. — Синитович берет меня под руку, подводит к групповой фотографии, висящей в другом углу комнаты. На фотографии — труппа гуцульского театра в полном составе. — Вот крайний справа, в самом уголочке, — это мой отец Михайло Синитович, он был артистом театра Гната Хоткевича. В своих театральных воспоминаниях Хоткевич и моего отца не обошел добрым словом. Перелистайте второй том «Избранного» Хоткевича!..

— Да ведь я его хорошо знаю!

— Повести и рассказы запомнили, а воспоминания могли и позабыть. Перелистайте, перелистайте, там много замечательного!

— Придется, — говорю я. — Случай-то необыкновенный!

Да, актеры у Хоткевича — все молодые, богатырского сложения крестьянские парни, среди них — две женщины. Одеты в расшитые гуцульские кептари, многие в шляпах, у всех в руках — гуцульские топорики. И у Хоткевича бравый вид, сидит он среди своих молодцов в высокой бараньей шапке, опершись на трость. Рядом, в очках, сивоусый, — режиссер Ремез.

— Но подробно о гуцульском театре мы поговорим потом, когда поедем в Красноилов. Что вас еще интересует из жизни Франко в Криворивне? — спрашивает Синитович.

Мы переходим в соседнюю комнату. Я останавливаюсь у фотографии старой крестьянки с иссеченным морщинами лицом. Это Параска Фарук, у которой жил Коцюбинский, которую хорошо знал Иван Франко.

— Жива Параска Фарук?

— Нет, давно умерла, — говорит Синитович.

Я указываю на соседнюю фотографию. На ней изображен Василий Якибьюк, в доме которого мы находимся.

— Нет, тоже помер, — говорит Синитович.

— Неужели в Криворивне не осталось никого из стариков, кто встречался с Иваном Франко?

Синитович и Лосюк идут к дежурной по музею и, вернувшись, радуют меня вестью, что один из современников Франко жив-здоров. Это Иван Онуфриевич Плитка.

— Мне обязательно надо встретиться с ним, — говорю я своим друзьям. — Одного музея мне мало, нужна встреча и с живым свидетелем тех далеких дней…

Гуськом — впереди Синитович, за ним Лосюк, потом мы с женой — направляемся по указанной нам тропа к Ивану Плитке. Тропа сперва пологая. Потом она начинает забирать вверх, и вскоре мы уже поднимаемся по серьезной крутизне. Идти становится труднее, дышать тоже. Воздух тут сильно разреженный.

— Далеко ли еще до Плитки? — то и дело останавливаясь, хватаясь за кусты, чтобы не покатиться вниз с тропы, и тяжело переводя дыхание, спрашиваю я у своих попутчиков.

— Да вот еще немножечко осталось пройти, — отвечают то Синитович, то Лосюк.

Я все тяжелее дышу… Но в то же время не свожу глаз с Криворивни. С горы открывается широкая панорама села. Среди новых домов вижу вросший в землю, почерневший от времени старый гуцульский дом с дранковой крышей. Она чуть ли не одна такая на все село.

— Это и есть дом Параски Фарук, — говорит Синитович, — у нее жил Михайло Коцюбинский, когда писал «Тени забытых предков». Часто в этом доме бывал Иван Франко, — любил слушать рассказы Параски про стародавнюю жизнь…