Из Красноилова мы направляемся в Устерики. Давняя моя мечта — побывать в этом знаменитом селе. Чем оно знаменито? Здесь сливаются воды двух мощных горных рек — Белого и Черного Черемоша. Дальше, в сторону Вижницы, и еще дальше — до впадения в Прут они уже текут обнявшись как единая река под названием Черемош.
Остановившись в центре села, мы идем на берег. Но попасть туда не так-то просто. Значительная его часть огорожена, за оградой какие-то склады. Обойдя ограду, перепрыгивая с камня на камень, мы все же пробиваемся до самой речной воды, до самого устья Черемоша. Ведь название села Устерики произошло от «устье реки».
Место слияния двух рек производит сильное впечатление. Если Черный Черемош плавно несет свои воды мимо нашего берега, сделав до этого крутой поворот с юга на юго-запад и замедлив свой бег, то Белый Черемош летит навстречу прямо с возвышенности, к тому же под прямым углом, очертя голову и потому, конечно, производит много шуму.
Отсюда по Белому Черемошу вырываются в Черемош нынче бокоры и потом доплывают до Вижницы. Основной же лес сплавляют по реке Путиле, которая впадает в Черемош у села Усть-Путила, — находится отсюда в каких-нибудь шести километрах.
По этим берегам, по этим камням часто ходил Гнат Хоткевич, встречался с местными крестьянами, гостил у них, вместе с ними плыл на бокорах до Вижницы, сидел с ними в корчмах. Потому-то он сумел правдиво и поэтично описать жизнь людей этого края.
А в основу повести «Каменная душа» он положил мотивы народной песни «Павло Марусяк и попадья». Ее можно услышать и сейчас от старых людей. Мне ее как-то пропела на автостанции, где я ждал автобуса, старая, но озорная гуцулка. Хоткевич не раз, наверное, слышал эту песню. Главные события, отраженные в повести, а еще ранее — в песне, происходили и в Яворове, в «доме ксендзов», и здесь, в Устериках. Об этом писал и Иван Франко в своей работе «Лукьян Кобылица» и в рассказе «Гуцульский король». Реальное лицо атаман опришков Марусяк, реальна попадья Маруся, полюбившая атамана, — была такая в Криворивне. Реальными лицами были и злодей — кровавый арендатор (мандатор по-гуцульски!) Грдличка, онемеченный чех, и атаман пушкарей Юриштан…
Прочтите «Каменную душу», прочтите «Горские акварели» и «Гуцульские картинки». И не в переводе, а в оригинале, на украинском, сдобренном гуцульским диалектом. Пусть вас не смущает, что некоторые слова будут непонятны. Не поленитесь, посмотрите в конце книги «Словничок малозрозумілих слів». Вслушайтесь в музыку слова!..
Но история с МХАТом всю дорогу не дает мне покоя.
В Яворове я тут же беру у Анастасии Трофимовны второй том Хоткевича, перечитываю «Воспоминания о театральной деятельности». Да, все было так, как рассказал мне И. М. Синитович в Криворивне. В тот же вечер я перелистываю и «Историю городов и сел УССР. Ивано-Франковская область». Там на страницах 124—125 я нахожу такие строчки:
«По просьбе Хоткевича в 1909 году во время гастрольной поездки за границу Криворивню посетили видные деятели российского театра К. Станиславский, В. Немирович-Данченко, Л. Сулержицкий. Он были очарованы красотой Карпат, искусством гуцулов. Позднее между Г. Хоткевичем и К. Станиславским началась переписка про возможность постановки пьесы «Довбуш» на сцене Московского Художественного театра. К. Станиславский решил пригласить в Москву Г. Хоткевича для оформления постановки, но первая мировая война не позволила выполнить задуманное».
И НАКОНЕЦ — БУРКУТ
«Теперь я пишу в самой «натуральной» обстановке, в лесу (в 50 шагах от моей хаты), под величавой смерекой, и вокруг только деревья и папоротник, птицы поют, Черемош шумит…»
Эстафету поездки в Буркут на последнем этапе нашего карпатского путешествия подхватывает председатель колхоза «40-риччя Жовтня» Николай Григорьевич Копчук. Правда, подхватывает трудно, неохотно, целых три дня. Поездка в Буркут и дальняя, и нелегкая. Многие избегают ездить туда, берегут машину, особенно в дождливую пору. Вот и сегодня, как и все последние дни, небо в тучах, иногда моросит дождик. Но и солнышко порой проглядывает из-за туч, подавая какие-то надежды на благополучный исход нашей поездки.
Как бы там ни было, мы садимся в «газик» — и едем.