Иванов день

Здешняя природа кого угодно может зачаровать. Она и зачаровала Лесю Украинку, — прочтите ее письма, некоторые из стихов, написанных здесь.

Пребывание Леси Украинки в Буркуте было одним из счастливейших моментов ее жизни, — вспоминал потом и Климент Квитка.

Здесь у них три дня гостил с друзьями Иван Франко. Здесь он в Черном Черемоше ловил форель, в лесах собирал грибы, а за беседой — блистал юмором. Здесь у Франко родился цикл «Буркутские стансы».

Нам повезло с Копчуком. Хорошо, что поехали с ним, а не с кем-нибудь другим. Он тут все знает, часто бывает на ближайших половинах. Некоторые из них находятся на высоте тысячи пятисот метров над уровнем моря. Вот на какой высоте пасется скот колхоза «40-риччя Жовтня».

О полонинах Николай Григорьевич рассказывает с большим вдохновением.

— На них я стал бывать еще мальчишкой. Отец здесь пас чужой скот. Да, жаль, что многие старики из дожили до наших дней! Посмотрели бы, как все изменилось вокруг, каким почетом сейчас окружена работа животновода. И заработки большие, и бытовые условия замечательные, и питание бесплатное. Ешь вдоволь молока, сметаны, брынзы! И свежего мяса хватает! Есть на полонине и кухарка!.. Сказать бы старикам, что такое будет при советской власти, никогда бы не поверили. Все это относится и к нашим лесорубам. У них тоже была собачья жизнь. Никаких тебе общежитий с чистым бельем, никакой бани, никаких горячих обедов с холодным пивом! Был лес, был ночлег в колыбе, был кусок черствого хлеба с кипятком, иногда — кулеш, сваренный на костре, Знаете, видели, что такое колыба?.. Ели кулеш, попахивающий дымком, приготовленный на воде?..

— Да, Николай Григорьевич, — говорю я, сдерживая смех. — Колыба — это жилище лесорубов. Складывали ее из деревьев, в щели запихивали что попало. Осталась на весь свет одна такая колыба в Яворове, да вот открыли в ней шашлычную…

— Вот именно! — смеется Копчук.

— А кулеш — это кулеш! — говорю я многозначительно, явно проголодавшись.

Но тут нас зовут, нам машет рукой повариха лесорубской столовой.

— Вовремя нас приглашают обедать, — говорит Копчук. — Обеды здесь вкусные, и хлеб хороший, выпекают сами, на дровах. Повариха рада будет нас накормить. — Он смотрит на часы. — Она, бедняжка, приготовила обед, ждет не дождется своих лесорубов, а они еще будут не скоро.

А поздно вечером, когда мы наконец попадаем в дом Ватаманюков в селе Зеленом, первое, что нам подается на стол, — это как раз кукурузный кулеш с полонинской брынзой, к тому же кулеш, сваренный на чистом молоке. Следом, конечно, ставится на стол и многое другое. Надо знать гуцульское гостеприимство.

Мы пьем за здоровье Копчука и шофера Ивана Игнатьевича, за здоровье наших хозяев, за успехи в учении молодого Василя, который сейчас находится далеко-далеко от нас, за горами и долами, в Ленинграде, желаем ему хорошо закончить университет, стать отличным журналистом, а потом и летописцем этого прекрасного прикарпатского края.

Так у многоопытного овчара и прекрасного рассказчика Юрия Васильевича и его жены Елены Васильевны мы с Ольгой Ивановной и заканчиваем наше многодневное, затянувшееся путешествие по Гуцульщине.

Неповторимое это было путешествие.

Карпаты — Ленинград

1976—1977

КАРПАТСКИЕ РАССКАЗЫ

В ДОМЕ У ОЛЕНЫ МИХАЙЛОВНЫ

Я обосновался в доме у Олены Михайловны в сумерки и сразу не заметил кладбища за ее садом. Усталый с дороги, я выпил холодного молока в завалился спать. Утром же, выйдя в сад, я хотя и увидел за деревьями каменный забор, а за ним, где-то там, в глубине, маковку небольшой деревенской церквушки, но не поинтересовался ни забором, ни церквушкой по той простой причине, что внимание мое было поглощено самим садом. Он напоминал огромный шатер, — так здесь переплелись ветками деревья. Многие из веток под тяжестью плодов клонились до самой земли. Частокол подпорок тянулся до забора.

Я поднял с травы яблоко, холодное и мокрое от росы. Пальцы у меня сразу же стали липкими, точно я их окунул в патоку. Это было медовое яблоко. Я поднял и грушу, — трава вокруг меня была усеяна падалицей, И яблоко, и груша имели необыкновенный вкус.

Лишь через некоторое время, вспомнив про церковную маковку, я подошел к забору. Легко вскарабкавшись по каменным выступам, я увидел приземистую церковь, сложенную из черных бревен, и могилы вокруг нее.

Жить рядом с кладбищем, каюсь, мне никак не хотелось.

Озадаченный, я вернулся в дом и хотел было сразу же схватить чемодан, но пришлось ждать хозяйку, которая с утра пораньше ушла на рынок.

От горестных мыслей меня отвлек колокольный звон. Это был какой-то странный, суматошный звон. «Не пожар ли?» — подумал я. Помнится, хотя тому минуло много лет, так еще звонили у нас в школе на переменку. Но колокол, правда небольшого размера, у нас был медный, с чистым звуком и достаточно громкий, чтобы его услышали и за версту. Здесь же звук — глухой, неприятный, словно били в большую консервную банку.