Иванов день

— Бежали, гады! — завопил Нестор и кинулся обратно к своему мотоциклу.

Со скоростью сто километров в час он понесся на станцию, надеясь там перехватить беглецов.

Минут через десять перехватить самого Нестора погнался милицейский наряд — ружье у Нестора могло и выстрелить.

Воображаю, как заскрипели рессоры машины, когда в нее сели местные милицейские богатыри! Они тут весят не меньше центнера каждый. Растолстели на хороших харчах, от ничегонеделанья: ни в райцентре, ни в районе давно не было ни убийств, ни драк. Образцовый край!..

Но Фрося, как выяснилось позже, со своим фельдшером бежала совсем в другую сторону — не на юг, где в семидесяти километрах проходит железная дорога, а на восток, пересаживаясь с одной попутной машины на другую, чтобы замести следы. Добравшись до соседнего областного центра, они на местном самолете перелетели во Львов, оттуда — в Киев, оттуда — в Ростов, а там — исчезли в неизвестном направлении. Неизвестном для Нестора и Мадам.

А что стало с Нестором?

Не найдя беглецов на станции, он убил на перроне чью-то собаку. Ружье у него все-таки выстрелило!

Но привлечь его к ответственности было заботой уже тамошней милиции.

Наши же богатыри вернулись домой, распевая песни.

Утром, за завтраком, Олена Михайловна ошарашила меня новой вестью:

— Слышали? Мадам объявила распродажу свадебного угощения!

— Угощения?..

— Ну да. Что наготовила — все продает. Не хотели бы вы купить у нее какие-нибудь деликатесы?

— Нет, мне ничего не нужно, Олена Михайловна.

— И зря. Сами знаете, как она готовит…

В одиннадцать, как всегда, я направился на почту. Не доходя до дома Мадам, я замедлил шаг, чтобы лучше рассмотреть, что творится у нее во дворе.

Ажурные металлические ворота были распахнуты настежь. Вдоль сетчатой ограды стояли накрытые скатертями столы. А на них — горой высились на блюдах жареные цыплята, соблазнительно выглядывала из дорогих мисок разная закуска, жареная рыба, жареное мясо, котлеты величиной с лапоть. На отдельном столе в вазах громоздились сладости и пирожки — пирожки с мясом, пирожки с рисом, пирожки с капустой. Я когда-то их едал, они тают во рту.

В сторонке, на опрокинутых и сдвинутых вместе ящиках, стояли батареи «столичной», марочных вин, чешского пива «будвар», минеральной воды. Все было привозное, большая редкость в этих краях.

По двору метались дачники и дачницы, выхватывая со стола приглянувшиеся им яства. Было воскресенье, все спешили на реку и радовались, что сегодня не придется стряпать или же к часу дня бежать в ближайшую ресторацию — пообедать до ее закрытия на обед.

Мадам стояла у весов, ловко орудуя ножом и вилкой, получая деньги, выдавая сдачу. Ни тени страдания я не заметил на ее лице. Как всегда, она была тщательно одета, раскрашена, с неподражаемо высокой прической. Она умела владеть собой — назло соседям, всему городу!..

Тут же во дворе раздавался дьявольский скрежет: рвали доски с помоста для танцев. Доски были чистенькие, тщательно оструганные. Покупателей было много.

Среди оживленной толпы дачниц — в сарафанах, в мини-мини, в брючках; дачников — в шортах, гольфах, в диковинных расцветок рубашках можно было увидеть и по-праздничному одетых людей, приехавших на свадьбу из соседних сел и городков. Это были приглашенные и родственники. Они тихо, сторонкой уносили из дома Мадам свои подарки, посланные по здешним обычаям молодым чуть ли не за неделю до свадьбы. Кто тащил сервиз, кто — ковер работы местных мастериц, кто — шерстяное одеяло. Унесли, говорят, и одну из нейлоновых шубок. Вторую Мадам не отдала.

Минут через сорок, купив газеты, я возвращался обратно.

Еще издали я услышал гремящую на нашей улице музыку. «Что бы это могло значить?»

В кузове трехтонки, окруженной большой толпой зевак, стояли музыканты и играли что-то похожее на «Молдавеняску». В толпе приплясывали, смеялись.

Ко мне пробились наши соседи и соседки.

Музыканты еще неделю назад получили аванс у Мадам. Сегодня им предстояло побывать в трех местах: на свадьбе у Фроси и в двух селах, расположенных в десяти — пятнадцати километрах от райцентра, — еще на одной свадьбе и на похоронах. У Мадам они должны были играть с двенадцати до трех дня. Но, поскольку расстроилась свадьба Фроси, музыканты заехали к Мадам, чтобы выразить ей свою радость… в форме сожаления.

Мадам с каменным лицом выслушала музыкантов, поняла их с полуслова и потребовала вернуть аванс.

Музыканты, ребята дошлые, с одинаковой радостью ездящие и на свадьбы, и на похороны, хотя и вздрогнули от ее ледяного голоса, но вернуть аванс отказались. Авансы не возвращаются! К тому же они за нанятую на целый день машину заплатили немалые деньги.

— Ну что же, — сказала Мадам, — в таком случае вам придется отработать аванс. Играйте!

И музыканты играли свадебную программу — хотя бы в пределах аванса. Играли не столько для Мадам, сколько для собравшейся толпы. Им и самим стало весело от нелепости происходящего.

Целый день Мадам держалась стойко. А к вечеру, когда все было выгодно продано и наведен порядок, с нею случилась истерика, она перебила всю посуду.