Иванов день

— Да, с камнем Олена Михайловна дала промашку, не надо было новый возить. Тут на десять печей хватит, — проговорил старик, пытаясь разогнуть спину. И усмехнулся. — Строили на века! А к чему, спрашивается? Жизнь человеческая коротка, любая вещь переживает человека. Сейчас это поняли и, слава богу, не гонятся за вечностью. Печь новой кладки я разбираю за день-полтора и беру вдвое дешевле.

За разбор старой печи Олена Михайловна заплатила Бо́гдану шестьдесят рублей.

— Дешево взял, давно знаем друг друга, — сказала она, точно оправдываясь передо мной.

— Во сколько же вам обойдется новая печь? И за материал, что возят вам темными ночами, наверное, пришлось немало заплатить?

— Ох, и не спрашивайте! Особенно трудно было достать цемент. — Она махнула рукой, чтобы не растравлять себя неприятным разговором. — Завтра придет Гордей Илькович. Приходите и вы на магарыч.

— Что это еще за магарыч?..

— Приглашение к работе. Когда сложит печь — будет и магарыч благодарности.

— Так ведь этот разбойник пустит вас по миру!..

— По миру не пустит, но в новую печную трубу — вылечу! — И она весело рассмеялась, хотя, казалось бы, надо было плакать.

Наутро пришли дочери Олены Михайловны — Надя и Стефания с мужьями. Они принесли по большой корзине всякой снеди. Жили они в соседних селах.

На газовой четырехконфорочной плитке, что стояла в летней пристроечке во дворе, женщины готовили салаты, голубцы, жарили цыплят. Мужья носили воду из колодца, бегали по магазинам.

День был субботний, и пир ожидался великий.

Но на магарыч я не пошел — из протеста. Вместо этого я сходил на двухсерийный индийский фильм «Анупама». Зал был битком набит молодежью, духота стояла страшная, но, к счастью, фильм был совсем неплохой.

Вернулся я домой поздно вечером.

Окна в моей комнате ярко светились. Было шумно, весело, то и дело кто-нибудь взрывался смехом. Чувствовалось, что за праздничным столом сидит много народу. Сквозь занавеску и не различить было лиц, но контуры пустых водочных бутылок, выставленных на подоконник, проступали очень отчетливо. Я с грустью сосчитал их — уже было выпито семь бутылок.

Осторожно ступая по скрипучей деревянной лестнице, я поднялся наверх и лег спать. Но долго не мог заснуть. Внизу пели «Черемшину». Пели хорошо.

Утром, после завтрака, я по обыкновению читал на скамейке, когда во двор въехал велосипедист.

«Ну вот, явился еще один клиент!» — подумал я, вставая.

Незнакомец прислонил велосипед к стене. К багажнику у него был привязан громадный кожаный баул. Высокий и статный, в светло-зеленом костюме, в белоснежной рубахе, оттеняющей сильный загар, он мне показался не то тренером, не то генералом в отставке.

— Доброе утро! — с достоинством произнес он.

Меня поразили глаза незнакомца: черные, смеющиеся, озорные. А когда он снял шляпу, поразили волосы, подстриженные под ежик, — чистое серебро.

— Доброе утро, — ответил я, разглядывая его и удивляясь этому несоответствию глаз и седины. Сколько же ему может быть лет? — Если вы насчет печника, то он еще не приступал к работе…

Глаза у незнакомца смеялись, он ждал, что я еще скажу.

И я сказал:

— Вчера у него был магарыч, сегодня, наверное, опохмеляется…

— По-вашему, все печники пьяницы? Вот и не угадали! Никогда не опохмеляюсь, потому что никогда не перепиваю. Знаю свою норму. Вчера гулял, а сегодня — работать! — Он протянул широкую ладонь и, точно клещами, нежно стиснул мою руку. — Будем знакомы — Гордей Илькович!

Признаться, я немного смутился, но подумал: «Разбойничек новой формации. Ишь ты — нарядился, как на праздник!»

Печник стал отвязывать баул, спросил:

— Как вам нравится наш край?

— Красивые места, — сдержанно ответил я.

— А воздух какой!.. Фруктов сколько!.. Олена Михайловна рассказывала, что вы у нас частый гость. Переезжайте насовсем, бросьте свой Ленинград. Дом построите, а я вам хорошую печь сложу.

— И сдерете за нее триста рублей?..

— С вас возьму все шестьсот! — Он положил баул на землю, жестко сказал: — Как миленький дадите! И спасибо еще скажете! И простоите у меня в очереди годика два!.. Куда денетесь?.. Я единственный и последний здесь печник!.. — Но глаза его уже смеялись, и он дружелюбно смотрел на меня.

Не понять было — шутит он или говорит всерьез.

Но я сказал:

— Не думаю, что на вас свет клином сошелся. Отыскался бы кто-нибудь и другой. Хотя бы тот же Бо́гдан — он тут разбирал старую печь. Что, не может он новую сложить?

— Может. Но он изведет вдвое больше кирпича, поставит такую гробину, что в комнате будет не повернуться. К тому же его печь вечно будет дымить, никогда как следует не нагреется. Переделывать все равно позовете меня. А переделка, ох, дорогое и хлопотливое дело!

Я махнул рукой:

— Печная проблема меня не интересует. Никуда пока не собираюсь переезжать! — И ушел на свою скамейку.