Иванов день

— И зря, зря!.. Раз деревенские переезжают в город — их вон, пишут, за последние годы переехало двадцать или тридцать миллионов, — кое-кому из городских хорошо бы перебраться в деревню. Ей-богу, не проиграли бы. И что люди находят в больших городах — ума не приложу. От одной копоти задохнуться можно. А здесь воздух — дыши не надышишься и жизнь богаче городской!

Он раскатисто рассмеялся и, подхватив свой элегантный и здоровенный баул, направился в дом.

Я подумал: «Интересно, какую он еще сложит печь! Но болтун, видно, страшный».

Читать я уже не мог, только механически перелистывал страницы.

Вскоре из дома вышел человек, которого я узнал с трудом, — в брезентовой робе, вымазанной глиной, в вылинявшей кепочке со сломанным козырьком, в порыжевших, сморщенных сапогах. Поверх робы у него был надет кожаный фартук с двумя заплатами, тоже сильно испачканный глиной.

И я посмотрел на Гордея Ильковича, как всегда смотрю на рабочего человека, уже с уважением, без прежнего недоброжелательства.

Сходив за табаком и трубкой, я вернулся на скамейку.

Гордей Илькович слонялся по двору. То ковырнет лопатой глину, то сгребет горсть цемента и пропустит его меж пальцев, как муку, то постучит молоточком по кирпичу и бросит в кучу. Потом станет на пороге и долго обозревает кухню с громадной ямой посредине. Почешет затылок, сдвинет кепочку на глаза и ходит, ходит; сорвет яблочко, откусит, швырнет в траву.

— На другой день после магарыча, конечно, трудно работать, — сказал я сочувственно, закурив трубку.

Он достал сигареты, присел рядом.

— Нет, не в этом дело. В первый день на новом месте я обычно привыкаю к обстановке. Не так просто сложить печь, как это кажется со стороны. Я должен точно представить себе и место, и размер, и форму печи. Вы что думаете — я всем кладу печь одного и того же образца?.. Нет, это не так. У меня этих образцов больше тридцати. Надо выбрать единственно возможный образец, если не соорудить что-то вовсе новое. Знаете, я порою ночь не сплю, раз десять вскакиваю с постели, исчиркаю страниц двадцать бумаги.

Я с удивлением посмотрел на него.

— Печнику все важно! И размер комнаты, и высота потолка, и характер хозяйки, и качество песка и глины. За количеством я уже не могу гнаться, а качеством, красотой работы возьму!..

Гордей Илькович поднялся, отобрал из сложенного Бо́гданом штабеля два кирпича, вернулся на скамейку.

— Ну вот хотя бы взять кирпич. Другой бы сложил печь из нового кирпича, это проще, меньше мороки, на печь его всегда можно достать. А я кладу из старого. — Он с силой бросил один из кирпичей на груду камня, поднялся, принес обратно, показал мне: — Ни одной трещинки!.. Знали в старину секрет обжига, да и состав глины, видно, был другой. А бывает, новый и не бросишь — развалится. Замечали, когда выгружают кирпич, половина уходит в бой?

— Замечал. Но это больше от нерадивости. У нас кирпич выгружают варварским способом, сваливают, как булыжник.

— И это правда. Но знаете, что такое класть печь из старого кирпича? Смотрите! — Он стал счищать стамеской намертво приставший к кирпичу раствор, крошить его легким постукиванием молотка; то же самое проделал со вторым кирпичом. Потом стал шлифовать их друг о друга.

Я молча наблюдал за Гордеем Ильковичем. Он отшлифовал кирпичи со всех сторон, и они буквально преобразились в его руках, стали похожи на бруски масла.

— Ну как — красивый кирпич? — спросил он.

— Очень. А я думал, всякий кирпич подходит для кладки.

— Это подходит печнику-сапожнику. А у меня кирпичи должны быть одного размера, без отбитых углов и краев. Тогда и печь будет красивая, можно не штукатурить. Многие и не штукатурят!

Во двор вошло несколько человек.

Гордей Илькович вздохнул, нехотя пошел им навстречу.

Это были клиенты. Они подобострастно с ним здоровались, заискивающе смотрели ему в глаза. Он перелистывал записную книжку, говорил, когда и у кого сможет работать. Ему совали аванс, но он брезгливо отдергивал руку. Его отводили в сторону, о чем-то шептали на ухо, но в ответ он или качал головой, или смеялся своим заразительным смехом.

Чтобы не смущать печника во время переговоров, я ушел в комнату; вернулся во двор, когда заказчики ушли.

— Ну как, всех успокоили? — спросил я.

Он рассмеялся.

— Боятся, что вот возьму и умру вдруг. Каждый хочет, чтобы я у него работал в первую очередь. Дают на сто, на двести рублей больше. Но я на это не иду. Совесть дороже. Когда подойдет очередь, сам сообщу, адреса все записаны.

— И много народу в вашей записной книжке?

— Много. Чуть ли не каждый второй в радиусе тридцати километров.

— Да вам и десяти жизней не хватит, чтобы всем сложить печи!..

— Будь я жуликом, давно бы стал богачом! Судите сами: один предлагает за печь пятьсот рублей, другой на ту же сумму предлагает шиферу, а это знаете что такое?.. Этим шифером я могу покрыть пять крыш и получить с носа по шестьсот рублей. Получается, что за одну печь отваливает три тысячи. И не жалко!.. Людям ничего не стало жалко, давай им только красивую печь, красивую работу!..