Иванов день

Как-то мы с Прокофьевым пришли к молодому тогда Даниилу Гранину, посмотрели его комнату в коммунальной квартире на Литейном проспекте и в мрачном настроении вернулись в Союз писателей.

От имени секретариата попросили жилищную комиссию включить Гранина и еще нескольких писателей, остро нуждающихся в нормальных жилищных условиях, в список на заселение дома на Малой Посадской и тут же начали хлопоты по строительству нового жилого дома на 70—80 квартир на улице Ленина.

Прокофьев все дела по строительству «пробивал» в ленинградских организациях, я — в московских. Мне было легче. Председателем Литфонда тогда был Л. М. Леонов, а секретарем правления Союза писателей СССР — А. В. Софронов. Наши просьбы удовлетворялись безотказно.

Александр Андреевич был рачительным руководителем писательской организации. Все дела — касались ли они коллектива в целом, отдельного ли человека — он близко принимал к сердцу. Писатели охотно шли к нему на прием. Знали: просьба их будет рассмотрена по справедливости. Многим помог Прокофьев, тому я свидетель. Если он не мог помочь сразу, то брал в руку перо, макал в чернила и большими шатающимися буковками делал заметку в своей «записной книжке» — простой ученической тетрадке, — чтобы не забыть просьбы писателя.

Конечно, у Прокофьева были и слабости, и недостатки, как и у каждого, — святым он не был. Порой был крут и непримирим. Но с кем? Чаще всего с людьми, которые много требовали, но мало приносили пользы отечественной литературе. В идеологических спорах он был тверд, поколебать его было невозможно. У него было прекрасное чутье на всякую фальшь, выражалось ли это в словах или в поступках.

Быстро пролетели три года совместной работы с Прокофьевым. Наступил февраль 1957 года. Надо было готовить отчетный доклад правления, — дело это всегда сложное. Александр Андреевич попросил меня написать доклад и выступить на писательском собрании. Я его просьбу выполнил. Почти что весь старый состав секретариата вновь был избран на трехлетний срок. Председателем Ленинградской писательской организации остался Прокофьев. Первым заместителем его, в связи с моим назначением на работу в журнал «Звезда», стал поэт Анатолий Чепуров.

Не этот ли период совместной работы потом как-то вспомнил Александр Андреевич, когда надписал мне один из своих поэтических сборников:

«Георгию Константиновичу Холопову по службе, по дружбе, по другим поводам. Сердечно, Александр Прокофьев»?..

На протяжении многих лет мы с Прокофьевым работали рядом в одном писательском коллективе, состояли в одной партийной организации, бывали у общих друзей, вместе ездили в Москву, на писательские съезды и пленумы, и у меня, конечно, сохранилось много воспоминаний о нем. Всего не расскажешь, но вот несколько штрихов, картинок, этюдов, — называйте их как хотите…

Вспоминается встреча в Москве, в Доме приемов. Было это, кажется, в начале шестидесятых годов.

Мы с Прокофьевым и другими членами ленинградской делегации жили в гостинице «Москва». Утром мы вышли с Александром Андреевичем на улицу, а там у подъезда прогуливается Максим Рыльский. Прокофьев познакомил меня с Максимом Фаддеевичем, мы втроем сели в машину и поехали.

У Прокофьева с украинскими писателями — и с белорусскими, и с писателями других республик тоже — были самые добрые и сердечные отношения. Со многими из них он близко дружил.

Сидя рядом в машине, Рыльский и Прокофьев казались мне родными братьями. Всю дорогу они были в прекрасном расположении духа, рады были встрече и нашептывали друг другу на ушко какие-то веселые истории. «Дозволенное» рассказывалось чуть громче, чтобы я, сидящий на переднем сиденье, обернулся, примкнул к компании.

В веселом расположении духа мы вошли в Дом приемов. Потолкались у развернутой в вестибюле выставки скульптур и картин и вошли в зал. Сели за один из овальных столов.

Когда по ходу совещания председатель довольно бодро представил высокому собранию писателя Н. — уже тогда с сомнительной для одних, с неопределенной для других и вполне ясной для третьих репутацией — и в какой-то части зала раздались аплодисменты, Прокофьев гневно посмотрел в ту сторону, боднул меня локтем в бок и неприязненно, довольно громко сказал:

— Высоко взлетает — только где сядет?

Сказано было для нас с Рыльским, а должны были услышать и рядом. Я обернулся: за соседним столом, позади нас, сидели донцы — Шолохов, Калинин и Закруткин…

Пророческими оказались слова Прокофьева. Писатель Н. ныне живет в США, откуда клевещет на Советский Союз, призывает американских «ястребов» к войне с нашей страной.

…Вспоминается встреча с американцами Джоном Стейнбеком и Эдвардом Олби в Ленинградском доме писателя имени Маяковского.