Иванов день

(Не помню, когда потом я передал Гарегину Севунцу свой разговор с Михаилом Зощенко о его рассказах, — вероятнее всего, это было уже через несколько лет после окончания войны, когда он приехал в Ленинград и привез мне только что вышедший на русском двухтомный роман «Тегеран». Севунц был безмерно рад, что его рассказы понравились такому им уважаемому писателю, как Зощенко… Как-то потом от ереванских друзей я узнал, что Севунц на память заучил эти два рассказа и с большим успехом выступает с ними на литературных вечерах.)

После войны я поселился с семьей в писательском доме по каналу Грибоедова и оказался… соседом Зощенко. Он жил на четвертом, я — на пятом этаже. Моя квартира находилась как раз над квартирой Зощенко. Я сильно переживал, когда у нас собиралась молодежь и порой бывало чрезмерно шумно.

Иногда мы встречались с Михаилом Михайловичем на лестнице или во дворе. Он, как всегда, был корректен, но теперь отвечал на приветствие только кивком головы и стремительно пробегал дальше, чтобы ни с кем не вести никаких разговоров: больше всего, чувствовалось, он боялся «жалких слов», которые могли ему сказать в утешение после исключения его из Союза писателей (восстановлен он был в 1952 году).

Прошло немало лет после смерти Зощенко…

Новая встреча с ним у меня произошла в 1970 году. Как-то доктор философских наук Арсений Гулыга предложил «Звезде» ознакомиться с неопубликованной «Повестью о разуме» Михаила Зощенко, найденной им в архиве Всеволода Иванова.

Я прочел повесть, прочли и мои товарищи по журналу, и мы напечатали ее в «Звезде».

МИХАИЛ СЛОНИМСКИЙ

Творческие интересы Михаила Леонидовича Слонимского были многогранны. Он писал о первой империалистической войне и оставил нам беспощадные рассказы «Шестого стрелкового». Он создал книгу об одном из замечательных немецких революционеров — «Повесть о Левинэ». Его перу принадлежит книга о героически погибшем пограничнике Андрее Коробицыне.

Много произведений Слонимский посвятил становлению и формированию советской интеллигенции. Эта тема главенствует и в его последней трилогии, в романах «Инженеры», «Друзья» и «Ровесники века».

Михаила Леонидовича ленинградские писатели хорошо помнят не только как автора широко известных книг, но и как отзывчивого человека, заботливого воспитателя литературной смены, наставника, как принято называть сейчас.

Все мы в большей или меньшей мере обязаны друг другу. Жизнь писателя проходит не только за письменным столом, но и в повседневном общении с другими писателями. Это и личные контакты, и совместная работа в различных творческих секциях, комиссиях, в редсоветах и редколлегиях, и дальние и близкие поездки, и выступления на читательских конференциях, и многое другое. Все мы что-то перенимаем и чему-то учимся друг у друга.

Но бывают случаи исключительные, пример — Слонимский. Он многим помог, он был щедрым наставником.

Я давно ждал, что кто-то из учеников Михаила Леонидовича поделится своими воспоминаниями об этой хлопотливой и благородной стороне писательской деятельности Слонимского. Но, к сожалению, этого никто пока не сделал. Почему?

Я долго думал об этом. Причину вижу одну, и очень простую. В таких воспоминаниях, как это ни парадоксально, надо рассказывать не столько о чужой жизни, сколько о своей. Да, да — о своей… А это сложно, не каждый любит исповедоваться. Тяжелый жанр — исповедальный.

* * *

Вот как произошла моя первая встреча со Слонимским.

Это, наверно, было в феврале или марте 1933 года, в кабинете молодого автора при Профиздате. Такой кабинет, возглавляемый П. А. Сидоровым, много лет существовал в Ленинградском дворце труда. Меня затащил туда «послушать Слонимского» один из моих друзей, литкружковец завода имени Карла Маркса. На этом заводе я тогда работал слесарем-сборщиком текстильных машин. Мой друг был юноша восторженный, энергичный и каждый вечер пропадал на занятии какого-нибудь литературного кружка, которых в те годы было огромное множество в Ленинграде. Ими руководили известные писатели, включая Алексея Толстого, Константина Федина, Вячеслава Шишкова, Алексея Чапыгина.

Кабинет молодого автора и редакция популярного литературного журнала «Резец», в которых работали опытные литераторы, большие энтузиасты своего дела, считались среди молодежи «литературными университетами». Туда на различные лекции и беседы с большой охотой шли такие же, как и я, восемнадцатилетние юнцы с ленинградских фабрик и заводов, где имелись и свои неплохие литературные кружки. Некоторые вечерами учились в Рабочем литературном университете, открытом в Ленинграде осенью 1932 года (первом в мире писательском вузе). И я потом учился там. Это по примеру Ленинградского РЛУ через год или два открылся такой же университет в Москве, позже преобразованный и в поныне существующий Литературный институт имени Горького.