Иванов день

Но вот, кажется, все сделано и согласовано. Мы с Черненко снова едем в Москву, в главную редакцию Гослитиздата. Последний, решающий день. С утра мы у Анатолия Константиновича Котова. Он только что вернулся с сотрудниками издательства из района, где убирали картошку. Вид у него усталый, он и побриться не успел. Совсем даже не богатырь, человек с больным сердцем, дважды перенесший микроинфаркт, он, оказывается, на уборке картошки еще показывал пример, целый день грузил пятипудовые мешки. Мы готовы встречу нашу перенести на другой день, но Котов нас не отпускает.

Сперва мы совещаемся у него, потом у его заместителей, потом у главного редактора Александра Ивановича Пузикова, потом у производственников, — с бумагой в те годы тоже было нелегко, создавались новые журналы, издательства, миллионными тиражами выходили учебники, сотнями тысяч экземпляров — собрания сочинений русских и иностранных классиков.

К концу дня наконец-то все формальности выполнены, подсчеты необходимого количества бумаги завершены, какие-то отношения и требования начальнику Главполиграфиздата при Совете Министров СССР подписаны…

Но осуществить выпуск и библиотечки, и приложения не было суждено. Вскоре после возвращения из Москвы, в ночь на 7 ноября, Александра Ивановича не стало. Он скончался от сердечного приступа.

Я хорошо помню то утро… Мы уже жили на Петроградской стороне. Включено было радио. Прошел парад на Красной площади, началась демонстрация трудящихся. В квартире гремела музыка.

Нам принесли почту. Среди пачки писем и телеграмм я увидел телеграмму и от Александра Черненко. Он поздравлял нашу семью с Октябрьской годовщиной.

Прошел час или два — и снова почтальон. Принесли одну-единственную телеграмму, срочную. Я взглянул на подпись: «Семья Черненко». Прочел текст: «Сегодня утром скончался Александр Иванович…»

Вместо праздника — похороны. Обидная это была смерть: сколько еще мог бы сделать Александр Иванович, ему ведь не было полных шестидесяти!..

Смерть Черненко особенно потрясла Анатолия Константиновича Котова, который за короткий срок общения сильно привязался к новому энергичному сотруднику Гослитиздата. Я вспоминаю его на гражданской панихиде в белом зале Дома писателя имени Маяковского. Он был бледен, одиноко стоял у стены. Я только кивнул ему и пробежал дальше. У меня было много печальных обязанностей, связанных с похоронами.

Потом уже мне рассказали, что Анатолию Константиновичу стало плохо на гражданской панихиде, друзья увезли его в гостиницу, вызвали врача. Через несколько дней Котов скончался в больнице. Ему было тогда только сорок семь лет.

Горевали в Ленинграде, горевали и в Москве. Ушли из жизни два прекрасных человека, два коммуниста-литератора.

Безутешны были сотрудники «Невы», которым так интересно, но так мало пришлось поработать со своим энергичным главным редактором. В некрологе на страницах журнала они писали об Александре Ивановиче Черненко:

«…ушел от нас человек большой души и горячего сердца, коммунист-литератор, преданный делу партии, не знавший уныния и усталости, непримиримый враг самоуспокоенности и косности, труженик советской литературы, всеми своими думами, помыслами и чувствами служивший нашему народу, делу строительства коммунизма.

Внезапная смерть Александра Ивановича Черненко в горячую пору труда и творчества, в расцвете сил и на пороге новых свершений — гибель солдата на боевом посту.

Никогда не изгладится в нашей памяти, в наших сердцах светлый образ любимого товарища и друга».

Да, все это правда, все это так!..

Прошло больше двадцати лет после смерти Александра Черненко.

Я часто его вспоминаю. Вспоминаю наши долгие беседы, наши посиделки, наши волжские поездки. Часто, в трудные минуты, мне не хватает его советов, его неиссякаемого оптимизма, его заразительного смеха, его руки, всегда готовой помочь. Прекрасный был человек!

ГЕННАДИЙ ФИШ

В довоенном Ленинграде Геннадия Фиша всегда можно было увидеть в компании с Борисом Соловьевым, — тогда Соловьев еще писал стихи и вряд ли задумывался о серьезной критической деятельности. Были у Фиша еще два близких друга — поэт Виссарион Саянов и критик Валерий Друзин. Неразлучная это была четверка. Все они активно сотрудничали в «Звезде», их часто можно было встретить в редакции.