Иванов день

Не могу сейчас без улыбки вспомнить сборы Лукницкого, вспомнить, как потом он с немалым трудом взвалил на свои худенькие плечи привезенный из Ленинграда громадный, видавший виды альпинистский рюкзак. Почему его рюкзак оказался таким тяжелым? Да потому, что был набит кой-каким альпинистским снаряжением, биноклем, фотоаппаратом с немалым запасом пленки, разным инструментом, ножами разной величины, походной аптечкой, баночками и скляночками, в которых хранились мази и всякие снадобья, десятком больших и чистых блокнотов, теплым бельем… У рюкзака было много больших и малых кармашков, тоже набитых чем-то… Возможно, что все это Лукницкому пригодилось бы при новом покорении горных вершин на Памире, на которые он не раз взбирался, но не на фронте.

Мы с Друзиным еле-еле уговорили Павла не брать с собой этот злосчастный рюкзак, не ставить нас, ленинградцев, в смешное положение. Удивительно штатским человеком он был в первый месяц войны!.. Но вот вскоре Лукницкий вернулся в Ленинград, куда его вызвали для работы в ТАСС, и там, в обстановке блокадного города, как рассказывали мне потом, быстро вошел в курс воинских дел, много ездил и писал. (После окончания войны Павел из тассовских очерков собрал три солидных тома «Ленинград действует».) А когда в 1944 году наши войска погнали немецко-фашистские армии на запад, Лукницкий оказался в составе наступающих частей. Не каждый военный корреспондент потом мог похвастать, что у него есть медали за взятие всех семи европейских столиц.

Тогда, в июле 1941 года, мы с Павлом поехали далеко на север от Петрозаводска, за Спасскую губу, и попали в разные полки. В этом районе с переменным успехом шли упорные бои. Противник хотя и медленно, но теснил наши войска; и войск у нас тогда было меньше, и самолетов, и танков, и орудий. На отдельных участках оборону держала лишь горстка наших бойцов.

После этой поездки мне больше не пришлось увидеть Лукницкого в нашей редакции. Вернувшись в Петрозаводск на несколько дней раньше меня, он успел уехать в Ленинград. Уехал и Николай Вагнер. Я же немало трудного повидал в 326-м полку, которым командовали майор Литвинов и батальонный комиссар Карху. Здесь, пожалуй, я прошел боевое крещение и обстрелялся на все времена. Привез несколько очерков и рассказ «В ночном», который потом печатался во всех моих военных книгах.

Вторую дальнюю поездку я совершил с Геннадием Фишем. Был конец июля, уже кончалась пора белых ночей.

Мы поехали в полк, которым командовал майор Валли. И о майоре, и о его полке я слышал много хорошего от сотрудников нашей газеты. Но положение на фронте тогда менялось каждый час, — наши войска отступали и в Карелии, и на других участках советско-германского фронта, — и я гадал, что нас с Геннадием может ждать в этой поездке.

— Все будет хорошо, — ответил Фиш на мои вопросы. — С Валли ничего не может случиться. Он бывал и в более сложных переделках.

Только сейчас, в беседе с Геннадием, узнаю, что майор Валли — финн, один из главных организаторов «Ляскикапина» — восстания финских лесорубов, поднявшихся на защиту молодой Советской республики в 1921—1922 годах. Об этом восстании Фиш и написал свою известную повесть «Мы вернемся, Суоми!».

Шагая по долгой лесной дороге, мы переговорили обо всем на свете. Я прошу Геннадия рассказать о своем детстве и еще о том, когда он увлекся финской революционной темой.

Из его неторопливого рассказа узнаю, что еще гимназистом он в 1918 году поехал из Петрограда к родственникам в Херсон, там весной началось наступление немцев, в обороне города участвовало чуть ли не все население, и он в том числе, с двоюродным братом, который был убит в первой же стычке с врагом. Там же, в Херсоне, Геннадий участвовал в подпольной деятельности молодежи. Потом он с родителями оказался в Новороссийске. Здесь видел трагедию Черноморского флота, его потопление. Здесь же потом, после изгнания интервентов, стал одним из организаторов комсомола. Был делегатом Третьего съезда комсомола, слушал речь Владимира Ильича Ленина. Собирался, как и тысячи других юношей, в Германию — помочь немецким рабочим совершить революцию, — но это осталось мечтой…

— Ну а потом я вернулся в Петроград, серьезно начал заниматься литературной работой, учился в университете и в Институте истории искусств, а остальное ты уже знаешь, — на этом Геннадий пытался закончить свой рассказ.

— А финская революционная тема?

— Думаю, что Финляндия мне запомнилась и полюбилась с детства, — это еще было до революции, — когда мы всей семьей путешествовали по этой стране. А решился писать, когда познакомился с финнами и карелами, участниками лыжного рейда Интернациональной военной школы, — была такая в Петрограде. Стойкие революционеры!

…С немалым трудом мы пробрались за Поросозеро — оно находится в ста километрах западнее Кондопоги, — прошли громадный пустынный край и только на границе нашли полк Валли. (Теперь-то я хорошо знаю, что тогда это была единственная воинская часть, которая не уходила с границы и продолжала драться с противником.)